Главная служанка Меритатон помогла ей снять платье и принесла другое.
Сменхкара ждал Аа-Седхема, как обычно, к началу купания. Гардеробщик Аутиб сообщил, что Приближенный к телу царя занят с поставщиками трав и редких средств, доставляемых из далеких стран, и поэтому опоздает.
Поскольку привилегия растирать божественное тело принадлежала Аа-Седхему и банным слугам, Аутиб предложил заменить его. Сменхкара согласился.
Несколько месяцев назад, можно сказать, в прошлой эре, он наградил бы этой милостью Хранителя гардероба. Смерть Эхнатона и последовавшие события помешали развитию их отношений. К тому же, как часто бывает, когда что-то привычное заканчивается, мы задаемся вопросом о причине его возникновения. Сменхкара еще раз убедился в том, что удобство не может заменить влечение. Быть может, Аутиб был слишком покорным и услужливым, чтобы держать в напряжении охотника по имени Желание. Как бы там ни было, появление Аа-Седхема заставило царя отказаться от любви со слугами.
Когда Аутиб растирал плечи своего господина, Сменхкара заметил слезы в его глазах.
— Что с тобой? — спросил он.
Слезы только и ждали этого вопроса, чтобы начать литься.
— Да что же с тобой?
Слуга-купальщик ждал с кувшином ароматизированной воды, специально приготовленной для живого бога. Аутиб не хотел говорить в присутствии подчиненного.
Когда Сменхкару должным образом вытерли и одели, он попросил Хранителя гардероба следовать за ним в опочивальню. Аутиб снова расплакался.
— Чем же я провинился, почему попал в немилость к земному божеству? — воскликнул он.
— Ты не попал в немилость, поскольку я оставил тебя на службе, — уклончиво ответил Сменхкара.
— Я был любим… — произнес Аутиб сквозь слезы.
Сменхкара не хотел рисковать и подавил в себе чувство сострадания.
— Сезон половодья длится лишь треть года, — сказал он. — Но я подумаю о твоих словах.
В этот момент появился Аа-Седхем. Мельком взглянув на него, Аутиб удалился.
Секретарь долго шептал на ухо Тхуту что-то важное. Советник нахмурил брови.
— Приведи мне его! — крикнул он.
Писари заинтригованно смотрели на него. Он их отпустил. Через несколько минут секретарь вернулся. За ним шел мужчина со связанными за спиной руками. Конец веревки держал охранник. Секретарь попросил охранника выйти за дверь и закрыть ее. Пленный дрожал всем телом.
— Опять ты! — крикнул Тхуту. — И что же это ты рассказываешь?
Мужчина ничего не отвечал, парализованный страхом.
— Ты утверждаешь, что я прорицатель?
— Говори! — приказал секретарь.
Но ни одно слово так и не вырвалось из уст несчастного.
— У тебя постоянная работа при дворе, а ты мало того что приносишь мне плохие известия, еще и позволяешь себе говорить обо мне всякий вздор! Ты явно хочешь потерять свое место! — зарычал Тхуту.
Мужчина готов был рухнуть наземь. Он едва держался на ногах.
— Удары палками будут для тебя очень легким наказанием, презренный! Ты, может быть, хочешь, чтобы я приказал отрезать тебе язык?
Мужчина застонал от страха.
— Я дам тебе совет… Ты меня слышишь?
Мужчина судорожно закивал.
— А-Узаит, ты скажешь, что потерял рассудок из-за вина. В противном случае лишишься языка. Ты понял?
— Мой господин очень добр, — сказал секретарь.
— Десять ударов палкой по ступням, и в этом месяце вычесть четвертую часть жалованья, — закончил Тхуту.
Секретарь открыл дверь и резко потянул за веревку, вытягивая мужчину наружу. Тот чуть было не потерял равновесие. Секретарь передал приговор стражнику.
— Исполнить немедленно! — уточнил он.
Мужчина издал душераздирающий стон. Стражник потянул пленного к лестнице. Секретарь, улыбаясь, закрыл дверь. Несколько минут спустя из окон стали слышны крики А-Узаита. Он крикнул десять раз.
На следующий день тело Нефертити должны были перенести в Северный дворец. На церемонию прощания с усопшей собрались те же, кто присутствовал при прощании с царем около пятнадцати недель тому назад. Все были здесь, за исключением Ая и Хоремхеба, которые отбыли в свои провинции. Даже воскресший Пентью был здесь. Сменхкара стоял в первом ряду с непроницаемым лицом.
Меритатон тихо плакала. Мать — первоначальное тело своих детей. Ее смерть для них — своего рода ампутация. Мысли о будущем возрождении матери не могли их утешить, хотя абсолютная безмятежность потустороннего мира усмиряет все чувства.
Макетатон и Анхесенпаатон тоже плакали.
Младшие сестры плакали потому, что так делали старшие.
Вместе с Нефертити исчезли интриги, а значит, никто уже не ждал вознаграждения за них.
Мать была мертва.
Волы, овцы, гуси, сернобыки, гиены и весть
«Семнадцать коров земледельца Мекетона из предместья Доброта Амона», — громко объявил писарь. Его коллега сделал запись на пергаменте, лежащем на дощечке на его коленях.
Он сидел на раскладном стуле в тени белого навеса, захватывающего пять ступенек. У его ног лежало множество длинных пергаментов с перечнями пересчитанных стад и другого имущества. Два писаря, сидевшие рядом, вели подсчеты. Сам же главный писарь не делал ничего, он обмахивался большим высушенным пальмовым листом, которому искусно была придана форма круга. Лист с помощью крахмала сделали более плотным и украсили рисунком Магического узла.
Пришли сюда и сборщики налогов, а двое из них явились из Великого храма Амона-Ра в Фивах.
Стояла удушливая жара, а поднимаемая скотом пыль делала ее невыносимой. Главный писарь, запрокинув голову, сделал долгий глоток из сосуда, стоявшего рядом с ним. Капельки пота скатывались с его блестящей лысины прямо в глаза; вытирая их тыльной стороной ладони, он уже давно стер сурьму, которой все писари для красоты подводили глаза.
Время от времени то один, то другой писарь отщипывали из пучка ката два-три листика, обмакивали их в воду и жевали, чтобы облегчить свои мучения.
Они с утра учитывали поголовье скота в западной части Фив, причем работали уже целую неделю от рассвета до захода солнца. Одни из них состояли на постоянной службе, а другие были наняты лишь временно, после выполнения работы они вернутся на фермы. Последним нельзя было полностью доверять, поскольку они нередко договаривались с земледельцами, своими работодателями, и часто нарочно занижали количество животных.
Для такой работы верховные жрецы одалживали своих писарей налогового учета. И делали это еще охотнее, когда пересчитывался скот на принадлежавших им землях.
Раз в год все скотоводы должны были предоставить свои стада комиссии налогосборщиков. Те, кто пытался уклониться, платили штраф пропорционально своему богатству.
