Кто возглавит траурную процессию?
В течение десяти дней обитатели дворца и больше всех представители знати гадали об этом. Уадх Менех — Главный распорядитель церемоний — заламывал в отчаянии руки.
Расспрашивать об этом главную участницу действа было бы оскорблением.
В связи с этим Хоремхеб попросил царицу об аудиенции.
Она его принимала на террасе, с лежащим у ног львом.
Ничто ничего не могло изменить: она была царской крови и дважды царица. И этот убийца, настоящий мужлан, не заставит ее изменить свою линию поведения и отказаться от традиций династии.
Он прибыл со своей свитой, и Анкесенамон показалось знакомым лицо мужчины, который следовал за ним как тень, этого Рамзеса. «От них, должно быть, от обоих разит луком», — подумала она.
Хоремхеб поклонился и снова заговорил о своей бесконечной преданности короне.
Слуги придвинули кресло.
В соседних комнатах, затаив дыхание, прислушивались Мутнехмет, Нефернеруатон, Шабака, Сати и кормилицы, жующие сухие абрикосы и семя люпина, вымоченное в воде для того, чтобы из него вышла горечь.
Он сел. Она увидела пальцы его мужицких ног.
— Твое величество, — начал он, — твоя мудрость объемлет небо и землю.
Кто-то научил его этой фразе. Любопытно, кто?
— Небо и земля, — продолжил он, — созданы для того, чтобы воссоединиться.
«У него, определенно, был хороший наставник», — подумала она.
Слуга принес кувшин с гранатовым соком и наполнил два кубка.
Царица не произнесла ни слова. Серебрилась нестерпимая лазурь Долины, и по небу в поисках жертвы беспокойно летали ястребы.
— Останься Нахтмин жив, — говорил он дальше, — разве смог бы он стать настоящим защитником трона?
«Ты сделал серьезную ошибку, упомянув имя Нахтмина, командующий, — подумала она. — Во-первых, он был иным по своей сути, нежели ты, во-вторых, ты его убил. Ты украл у него вечность, вот твое главное преступление, непростительное. Когда ты умрешь, я хочу надеяться, что Маат и Анубис отдадут тебя на растерзание демонам, которые суетятся вокруг Апопа в вонючих клоаках хаоса».
Она отпила сок граната, растения, которое по прошествии многих столетий будет запрещено священниками тех народов, которые проживают по другую сторону Моря, ибо гранат станет знаком богини ада.
Она снова ничего не сказала.
— Соединение наших судеб, — заговорил он вновь, — усилило бы великолепие твоей династии.
Она представила этого бесчестного солдафона проникающим в нее и наполняющим ее тело своими мутными соками, издающим в сиянии ночи стоны от предпринимаемых усилий. Запах! Именем Амона и Хатор, от этого зверя в человечьем обличье воняет чесноком! Она скорее предпочтет совокупляться со львом, лежащим в ее ногах!
Он спросил ее взглядом. С таким же успехом он мог ждать реакции на каменном лице Исис в храме Карнака. Презрение в углах ее губ лишь подчеркивало ее неприязнь.
Внезапно Хоремхеб подскочил и бросил свой кубок об пол. Осколки стекла полетели на льва, и тот зарычал. От гранатового сока почернели плиты на террасе.
Главнокомандующий выскочил с террасы так, словно пронесся ураган. Царица не проронила ни слова.
Анкесенамон погладила льва и позвала слугу, чтобы тот вытер пол и собрал осколки стекла, пока хищник не поранил свои изящные лапы.
Прибежала Мутнехмет и увидела, что слуги подметают осколки после инцидента. Анкесенамон подняла на нее беспечный взгляд.
— Ты выйдешь за этого человека замуж? — спросила Мутнехмет.
Ответ был очевиден.
— Я — не жертвенный зверь.
Пришла, вытянув шею от напряжения, Нефернеруатон, которая прислушивалась к звукам во дворце, как крот к шагам охотника возле норы.
— Что случилось?
— Приходил Хоремхеб просить меня сочетаться с ним браком.
Нефернеруатон затаила дыхание.
— Нет, — сказала сестра с улыбкой сострадания, — я не приняла его предложение. Царица Мисра не сочетается браком с дикой свиньей.
Три женщины пребывали на террасе в безмолвии, терзаясь от противоречивых, но возвращающих гармонию душе чувств. Мутнехмет размышляла над тем, что царица назвала дикой свиньей человека, с которым она, дочь Ая, некогда согласилась сочетаться браком, и который ее затем отверг. Нефернеруатон думала о том, как бы эта дикая свинья не явилась к ней с теми же намерениями, — ведь она была царевной. В таком случае Шабака был бы, разумеется, отправлен в ад с помощью кинжала или яда. Наконец, Анкесенамон думала о том, какую же военную хитрость применит эта дикая свинья для того, чтобы завоевать трон, который она решительно не желала ему уступать.
Даже думала о том, чтобы призвать его и воткнуть кинжал в живот. Разве она не царица? Никто не смог бы ее осудить.
Одна только мысль о физической близости с этим человеком вызвала зуд. У нее зачесалось бедро, затем живот, затем голова, и, больше не в силах терпеть это, она отправилась в свои покои, сняла всю одежду, позвала служанку и попросила ту проверить, нет ли в одежде блох. Служанка позвала еще одну, и обе стали все тщательно рассматривать. Впрочем, они проделывали это каждое утро, прежде чем передать одежду царицы Хранительнице гардероба.
В это время Анкесенамон нервно ходила по комнате — она сделала сто шагов.
— Ни одного паразита, твое величество, — сообщила наконец одна из служанок.
Тогда Анкесенамон решила натереться настоем росного ладана.
Право же, одна только мысль об этом мужике сразу же вызывала у нее желание почесаться.
27
ПОРАЖЕНИЕ ЦАРИЦЫ
Деревянный засов, на который была закрыта дверь тюремной камеры, пронзительно заскрипел и тяжело ударился о наличник. Трое мужчин, сидевших внутри на корточках, подняли глаза: вор, пытавшийся стащить драгоценности у одинокой вдовы и застигнутый врасплох ее сыном, внезапно возвратившимся домой, торговец, который уклонялся от уплаты налогов, и казначей.
— Заключенный казначей Майя! — крикнул главный тюремный смотритель, пришедший с двумя стражниками. — Выходи. Ты свободен.
Майя вытаращил глаза, встал и вышел наружу — как хищник из своей клетки. Ему не была известна причина освобождения. Уж не было ли это подвохом?
— Приказ главы ведомства Пертота, — ограничился начальник тюремщиков таким объяснением.
По прошествии четырнадцати дней тюремного заточения его платье было грязным, а парик несвежим. Майя отправился к себе домой, чтобы выкупаться и освободиться от обычных для тюрьмы запахов — вони людских экскрементов и пота, крысиной мочи, гнилой соломы. С восторженными криками и слезами на глазах его встретила супруга, как, впрочем, и остальные домочадцы. Он все еще не знал, какому чуду он обязан своим помилованием.
