Несомненно, это были видения, вызванные Жоашеном. Софи-Маргерит смотрела на них с ужасом.
– Соитие произошло? – спросила Жанна.
Местраль кивнул.
– Первая близость Жоашена с женщиной. Надо полагать, это оказалось сильнейшей встряской для него. Отсюда и видения на рисунке. Для вашей невестки это должно стать решающим уроком, – весело заключил Местраль. – Она ведь из семьи охотников?
– Да, – сказала удивленная Жанна.
– Она приняла Жоашена за сексуальную дичь. Но он похож скорее на оленя святого Губерта
[63]
.
Она рассмеялась.
– Это он ваш проводник в Арканах? Пришла очередь Местраля изумиться.
– Откуда вы знаете? – спросил он.
– Поняла сейчас, в свете рассказанного вами. Мне хочется задать вам один вопрос: каким образом вы узнали, что его зовут Жоашен, ведь он сам назвать себя не мог?
– Когда я научил его читать и писать, он однажды написал это имя и ткнул себя пальцем в грудь.
Жанна в задумчивости пошла к дому.
Войдя в сад, она увидела Франсуа и Софи-Маргерит. Они обнимались. Впервые после приезда. Измена принесла свои плоды. Поэтому Жанна сделала все, чтобы восстановить гармонию в семействе. Ради этого стоило пойти на ложь, не зря она строго-настрого запретила Софи даже упоминать о своей охотничьей вылазке с Жоашеном. Она знала Франсуа: тот был бы ранен в самое сердце. Пусть он рогоносец – лишь бы ничего не знал, черт возьми! Главное, чтобы у него не осталось горечи и ревнивой обиды.
Жанна завоевала заодно и преданность невестки. Впрочем, молодой графине не составило труда вернуть любовь Франсуа: она явно поняла, что гораздо лучше получать плотские наслаждения с красивым и нежным мужем, чем ужасаться видениям в момент оргазма.
Жанна посмеивалась. Но все же задавалась вопросом, не принесет ли авантюра Софи, помимо семейного мира, и другие плоды.
30 Встреча в Венеции
Карл Смелый, судя по всему, не имел астролога. Или не слушал его. Или советчик был бездарным. Как бы там ни было, от него отвернулись ангелы-хранители, утомленные постоянными попытками проглотить слишком большую добычу, ту самую Францию, которая никак не желала признавать его притязаний на нее. Завоевав Лотарингию, он осадил Нанси. Ибо этот город, как и все другие на востоке, был враждебен ему. Эльзасу, Швейцарии и Австрии надоел этот смутьян. Вдобавок Людовик XI разорил его, устроив торговую блокаду Бургундии.
Во время осады Нанси шел снег. Пятого января 1477 года Карл Смелый был убит стрелой. Его обмороженное тело нашли только два дня спустя. Людовик не стал терять времени и тут же ввел войска в Бургундию. В марте он захватил Пикардию и Артуа – на какое-то время с лигой принцев все было кончено. Что касается "всеобщего блага", о нем уже давно никто не говорил.
Итак, в королевство вернулся мир. Почти вернулся.
Через несколько дней после гибели Бургундца Жанна и Жозеф получили письмо от Франсуа, гораздо более веселое, чем предыдущее. Софи-Маргерит родила еще одного мальчика, крепкого и здорового, вынашивать которого ей было довольно тяжело. Назван он будет Франц Эккарт – второе имя в честь прадеда. Новость привела в восторг Жанну и Жозефа.
В марте мир позволил Феррандо приехать в Анжер. Он вел себя еще более экспансивно, чем обычно: в самом деле, Людовик XI подписал договор с Венецией, которую прежде подозревал – вполне справедливо – в тайном сговоре с Карлом Смелым. Отныне со Светлейшей
[64]
можно будет торговать свободно!
Жозеф обрадовался этому известию: для суконных и шелковых мануфактур открывался новый рынок.
– И это еще не все, – продолжал Феррандо. – Венеция стала столицей печатного дела! Пятьдесят мастерских! Пятьдесят! А в Париже только одна! Посмотрите, какие иллюстрированные книги они выпускают!
Он положил на стол действительно роскошное издание, украшенное многочисленными гравюрами необыкновенно тонкой работы – это был трактат о зодчестве Леона Батисты Альберти. Все преисполнились восхищения.
– Я уверена, что Франсуа был бы счастлив это увидеть, – сказала Жанна.
– Едем в Венецию! – воскликнул Феррандо.
Соблазн был велик: Жанна столько слышала об этом бесподобном городе, где улицами служат каналы и по воде люди передвигаются так, словно по земле. Однако следовало известить Франсуа.
Переписка продолжалась две недели. Действительно, казалось немыслимым, чтобы повозка, нанятая в Анжере или в Страсбурге, добралась до границ Венецианской республики. Феррандо организовал сменные этапы: добравшись до Милана, путешественники прямиком отправятся в Венецию. Жанна решила, что возьмет с собой Деодата и оставит Об дома. Франсуа написал, что его сын Жак Адальберт, которому вскоре исполнится семь лет, тоже примет участие в поездке – мальчикам будет веселее друг с другом. Феррандо же собирался взять свою дочь Северину. Для девяти человек понадобятся две повозки. Все тот же Феррандо отправил послание жене, чтобы сообщить об их плане, и знакомому венецианскому банкиру, чтобы тот снял палаццо. В розовый город они должны были приехать в последних числах мая.
Начались приготовления к отъезду. Деодат пришел в возбуждение: его первое большое путешествие! Глядя на него, Жанна вспоминала, как некогда буйствовал Франсуа.
Остановка в Милане была праздничной. Столько лет прошло с последней встречи, что радость узнавания быстро сменилась изумлением от перемен.
Жанна обнаружила, что Анжела стала самой прекрасной женщиной, какую она только видела. Еврейская затворница прежних лет преобразилась в христианскую принцессу, блистающую зрелой красотой и великолепными украшениями.
Она влюбилась в Жака Адальберта, своего внука. Он был похож одновременно и на Жака, и на Франсуа, что тут можно добавить! И в это сочетание влилась немецкая кровь, придавшая ему важности, чуть приправленной шаловливостью матери.
Деодат был очарован кузиной Севериной и огорчен тем, что не говорит по-итальянски. Он, Жак Адальберт и Северина заполнили своими криками стены дворца Сассоферрато.
Что за семья! Французы, итальянцы, немцы – и при этом одна семья! А дети какие! – подумала Жанна с горделивой радостью, которая переполняла ее сердце.
– Как поживает мой новый внук Франц Эккарт? – спросила Жанна сына.
– Матушка, у него просто устрашающее здоровье! – ответил Франсуа. – У нас в роду есть предки-животные?
Она встревожилась.
– Мне кажется, я породил волка, – задумчиво продолжал Франсуа.
