— Я отнюдь не волшебник. Всякий, кто утверждает, будто он волшебник, на самом деле просто шарлатан.
Посетители смотрели на него с нескрываемой мольбой.
— Подождите здесь, — поднимаясь, сказал Себастьян.
Ему было известно единственное средство. Огонь иоахимштальской земли разрушает ткани, следовательно, уничтожает и опухоли. Себастьян поднялся в свой кабинет, взял в руки ларчик, обитый свинцом, и квадратную пластинку асбеста. Затем спустился и попросил Франца принести из кухни большую деревянную ложку, салфетку, пустой кувшин и масло. Все это Сен-Жермен разложил на столе. Под неотрывными взглядами супружеской пары и удивленного Франца, который еще не подозревал о медицинских талантах своего хозяина, Себастьян согнул салфетку вдоль, чтобы сделать основу для припарки, и открыл ларец. Он взял оттуда несколько ложек земли и разложил на салфетке ровным слоем, как масло на куске хлеба. Затем вылил струйкой масло, разведя лекарство до консистенции теста, постоянно помешивая его деревянным черенком ложки. Во время приготовления мази Себастьян тщательно избегал всякого соприкосновения с массой. Закончив, он свернул салфетку и засунул ее в кувшин.
Посетители завороженно следили за его манипуляциями.
— Это самое действенное снадобье, какое мне известно, — произнес наконец Себастьян. — Каждый понедельник, среду и пятницу ваша супруга должна будет прикладывать салфетку к груди и держать в течение получаса. Затем ей нужно свернуть салфетку и вновь положить ее в кувшин с землей, как я только что сделал. Потом она тщательно промоет грудь чистой водой с мылом. Делать это придется в течение пяти недель.
— Ту же самую примочку? — переспросила женщина.
— Да. Ее силы хватит навечно. Она всех нас переживет. Если упадет хотя бы кусочек массы, тотчас же соберите его ложкой и вновь положите на примочку. А если паста засохнет, разведите ее опять до тестообразного состояния при помощи масла, как это сделал я. После каждой процедуры убирайте кувшин в самое темное и прохладное место в вашем доме.
— Что это за масло? — спросил мужчина.
— Подойдет любое растительное. Лучше всего использовать льняное.
И, повернувшись к женщине:
— Во время периода лечения, мадам, ваша кожа будет иссушена и останется сухой еще несколько недель после процедур. Такую цену нужно заплатить за то, чтобы излечиться от вашей болезни. Сообщайте мне о вашем состоянии, ведь вы знаете мой адрес.
Женщина кивнула.
Мюллер и его жена помолчали.
— Сколько я вам должен, монсеньор? — спросил мужчина.
— Ничего, — улыбнулся Себастьян. — Это невозможно оплатить. Не я делал эту землю. Ее создал Господь.
— Ваша милость, — растерянно пробормотал Мюллер, — я не могу…
— Настаивая на оплате, вы оскорбляете меня, сударь. Я не намерен торговать силами природы.
Себастьян поднялся. Мюллер схватил его руку, собираясь поцеловать. Себастьян отнял ее и покачал головой.
— Нет, идите. Не говорите никому об этом. Исцеление вашей супруги, если оно произойдет, будет мне наградой.
Сделав остановки в Кёльне и Экс-ла-Шапеле, Себастьян прибыл наконец в Брюссель. Перемены во внешности сделали его неузнаваемым: он отрастил бороду, она спускалась почти до середины груди.
Похоже, в доме барона Боэма, великого магистра Брюссельской ложи тамплиеров «Строгого устава», царило невероятное оживление. Когда там появился Себастьян, слуга даже не успел объявить о его прибытии. Из-за двери доносились громкие голоса. Внезапно обе ее створки распахнулись, и из гостиной вышли трое разгневанных мужчин. Их весьма удивил вид бородатого типа, который опирался на палку с золотым наконечником, выполненным в виде головы дракона с рубиновыми глазами. На их манеры, далекие от правил учтивости, визитер взирал с видимым неодобрением. Некоторое время мужчины молча стояли лицом к лицу с незнакомцем, не зная, что сказать. Другие люди, находящиеся в гостиной, наблюдали эту сцену на расстоянии.
— Господа, — наконец произнес незнакомец. — Предполагается, что вы обязаны нести в мир отблеск духовной гармонии, вы же навязываете ему зрелище земных страстей во всем их смятении и хаосе. Не соблаговолите ли вернуться в гостиную?
На мгновение мужчины застыли в растерянности, с одной стороны, отдавая должное природной властности своего собеседника, с другой — задавая себе вопрос, почему они обязаны слушаться этого незнакомца.
— Позвольте узнать, сударь, кто вы такой? — спросил один из них.
— Вы попросили моего содействия, барон. Я граф Вельдон.
Барон Боэм сразу понял, что имеет дело с Сен-Жерменом, но никак не показал, что знаком с посетителем.
— Я принц де Мерод. Вы наш верховный магистр? — поинтересовался один из тамплиеров, человек очень тучный, высокомерного вида, который, похоже, отличался весьма желчным нравом.
Себастьян сделал вывод, что заседание не являлось официальным, поскольку никто из присутствующих не был одет подобающим образом.
— Наш «верховный магистр» — это дух гармонии, — ответил Сен-Жермен. — Он повсюду, и среди нас тоже, если мы захотим его принять. Я всего лишь великий магистр высшего круга Общества друзей, частью которого является и присутствующий здесь орден, значит, я тамплиер.
Это заявление произвело надлежащий эффект.
Барон Боэм попросил собратьев продолжить дебаты. Успокоившиеся или, напротив, приведенные в замешательство появлением незнакомца, тамплиеры потянулись обратно в салон. Когда все вновь расселись вокруг большого стола, Боэм объяснил специально для графа Вельдона, что разногласие, послужившее причиной спора, касалось целей ордена. По мнению некоторых членов, эта цель — поддержка и защита друг друга. Другие полагают, что их организация предназначена для того, чтобы помочь избавиться от гнетущей опеки церкви, пусть даже и реформированной. Наконец, некоторые члены раздражены тем, что приходится выносить немецкий диктат, поскольку основы такой строжайшей зависимости были заложены еще в Мюнстере, и все обеспокоены полицейскими придирками, с которыми сталкиваются все чаще, возможно, из-за доносов церковников.
Боэм попросил графа Вельдона высказать свое мнение.
— Наши общества, — ответил Себастьян, — задуманы, чтобы проявить благородство духа, а не благородство крови. Когда происходит единение того и другого, что ж, можно себя с этим только поздравить. Но само по себе рождение не гарантирует возвышения духа. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть вокруг.
Граф почти физически ощутил взрыв эмоций, которые вызвало его заявление у присутствующих здесь аристократов. Наверняка каждый из них искренне считал себя центром вселенной.
— Что вы хотите этим сказать? — высокомерно осведомился принц де Мерод.
— Что материальная власть сбивает с толку умы, сударь. Разумеется, речь идет об умах слабых и неразвитых. Грекам было прекрасно известно это помутнение разума, причиной которого становилась власть, и происходит это из-за разрыва с реальностью. Они называли это hubris. Никто так не уязвим, как человек, которому кажется, будто ему улыбнулась фортуна. Так, сделавшись русским царем, герцог Петр Гольштейн-Готторпский стал вести себя словно буйнопомешанный и в результате не продержался на престоле и шести месяцев.
