Тут Себастьян вспомнил, что уже слышал эту поразительную историю, хотя и не обратил на нее особого внимания. Граф помог баронессе наполнить рюмку. Болтливая дама откусила кусочек бисквита.
— А где теперь этот человек? — поинтересовался Себастьян.
— В шести футах под землей, сударь, на кладбище для бедняков при церкви Святой Анны в Лондоне. Он умер в полной нищете семь лет назад. Английский писатель Гораций Уолпол написал ему чудную эпиграмму: «Здесь спит Теодор фон Нейхоф, корсиканский король. Всеблагой Господь даровал ему корону, но пожалел хлеба».
Баронесса усмехнулась.
— Если бы он был такой один! — воскликнула она. — Имя этим типам — легион! Мне стало известно, что совсем недавно в Брюсселе был этот Казанова. Что ему там понадобилось? Он утверждал, будто собирается заниматься набивкой ткани. Но кто поверит в эти басни? Этот человек умеет только плести интриги, которые позволяют ему жить припеваючи за счет женщин и всяких наивных дурачков. А есть еще этот прохвост Пёльниц. Вы знаете Пёльница?
Себастьян слышал только имя.
— Сейчас он в большой милости у Фридриха Второго, который использует его в разного рода темных делишках, в точности так же, как Герц использовал Нейхофа. Все эти короли всегда ищут прислужников для своих махинаций. В следующий раз, когда мы увидимся, я непременно поведаю вам его историю. А сейчас уже поздно.
Барон Боэм подошел к матери, чтобы напомнить, который час: он знал, как дама любит поболтать.
— А, — воскликнула баронесса, — чуть было не забыла, есть еще один странный субъект, о нем очень много говорят, а зовут его Сен-Жермен!
Барон вытаращил глаза. Себастьян, которого весьма забавляло бестолковое простодушие старухи, едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
— Это тот еще тип! — воскликнула баронесса. — Приходите как-нибудь поужинать, я вам расскажу его историю. Как и те, другие, он очень красивый мужчина и говорит на всех языках мира…
— Матушка, — перебил Боэм с плохо скрываемым раздражением, — уже поздно.
— Ладно, ладно, молчу, — согласилась старушка. — Помогите мне встать.
Двое мужчин поддержали ее под руки.
Баронесса распрощалась с Себастьяном и посеменила к двери. Боэм, который слышал последние слова мамаши, едва дождавшись, пока она удалится, воскликнул:
— Дорогой друг, надеюсь, моя маменька не оскорбила вас своими россказнями! Вы же понимаете, в ее возрасте…
— Вовсе нет. У нее острый ум и несомненный талант рассказчика. Она изрядно меня развлекла и поведала много интересного, — успокоил Боэма Себастьян.
Болтовня вдовствующей баронессы отвлекла Себастьяна от его невеселых мыслей. Ложась спать, он думал об этом не без приятности, но уже на следующее утро — с неудовольствием и даже досадой. Себастьян хотел бы узнать больше о том, что именно о нем говорили, но вряд ли барон Боэм, напуганный бестактностью мамаши, еще когда-нибудь устроит им встречу.
Несомненно одно. Его образ, который сложился в Европе, был столь же «лестным», что и образ какого-нибудь Нейхофа, Казановы или Пёльница; над ними потешались в кругах, где не было нужды в людях подобного толка, и, без сомнения, даже в тех, где без зазрения совести прибегали к их услугам.
Себастьян вспомнил вечер, проведенный у Фридриха II, и то, с какой настойчивостью тот пытался узнать о миссии в Гааге, а также интерес монарха к опытам Себастьяна по превращению металлов в золото и попыткам создать эликсир молодости. Он припомнил свои ответы и еще раз похвалил себя за благоразумие, но не смог справиться с приступом досады. Выходит, Фридрих считал его слугой, как выразилась баронесса Боэм.
Возможно, то же самое можно было сказать про императрицу Елизавету. Про Петра III. Про Екатерину. Про братьев Орловых. И даже про баронессу Вестерхоф.
Но с Людовиком XV все совсем по-другому: миссия, которую Сен-Жермену доверил король, была огромной значимости. И Себастьян пожалел, что дурно отзывался о монархе.
Эти размышления вылились в сдержанный и запоздалый гнев. Себастьян вновь задумался о том, как непорядочно повел себя Казанова в истории с бриллиантами. Сен-Жермен сожалел, что согласился принять этого пройдоху.
Во всяком случае, из всего этого следовало извлечь урок: он должен самым решительным образом размежеваться с этими авантюристами и отныне стараться избегать поступков, которые могли бы быть неверно истолкованы и дать пищу для пересудов. Организация красильной мануфактуры, затеянная совместно с Кобенцлем, оказалась весьма кстати. Отныне личность Сен-Жермена должна ассоциироваться только с хорошим, он должен восприниматься всеми как человек, посвятивший себя промышленности и коммерции. Поскольку Себастьян как можно дольше хотел не трогать деньги Засыпкина, доходы, которые он собирался получить с фабрики, должны были дополнить те, что он уже имел от Амстердамского банка. Таким образом, станет понятно, почему граф Сен-Жермен позволяет себе такой образ жизни, поскольку людей раздражает, если у кого-то имеются непонятно откуда взявшиеся средства.
Итак, Себастьян стал трудиться, чтобы как можно быстрее сделать фабрику прибыльной, и одновременно тайно ввез большое количество иоахимштальской земли, ведь только благодаря ей цвета во время протравы ткани достигали такой яркости и насыщенности. Тем временем граф написал Александру, о котором давно уже не имел никаких известий. Он сообщил князю, что собирается удалиться в Хюберг, поместье, недавно приобретенное в Соединенных провинциях, в Гельдерне,
[26]
которым до сих пор ему было заняться недосуг.
25. НЕВЕДОМАЯ ВЕТВЬ
Александр прибыл, когда в Гельдерне и Соединенных провинциях бушевало половодье летних красок. Себастьян почувствовал, как у него сжимается сердце, когда увидел, что сын спускается из почтовой кареты и направляется к нему, залитый утренними лучами июньского солнца, по тропинке между квадратных клумб красных и желтых тюльпанов, расцветших перед домом стараниями садовника и Франца. Сен-Жермен смотрел, как навстречу себе идет он сам, только образ был отмыт от грязных потеков прошлого, страданий, убийств и унижений, словно все это унесла река времени.
