Уехав на заре, они добрались до Гивы после полудня. Прием был такой же восторженный, как и в Иерусалиме. Девушки шли, напевая: «Давид – ужас филистимлян! Давид – меч Господа!» Они повесили цветочные венки на мула героя на тропе, ведущей к городу. Саул даже не повернулся. И еще выходили люди, несущие цветочные гирлянды, и все они проходили мимо царя, чтобы приветствовать своего героя Давида и поздравить его с победой. Наконец по приказу Авенира один из офицеров прыгнул на землю, чтобы попросить вожаков не забыть о царе в их похвалах. Весь остаток пути пели: «Да здравствует царь Саул! Да здравствует Давид, любимец Господа!»
Но когда кортеж подъехал к городским воротам, дудки затихли, а потом вновь загрохотали цимбалы, и приказ офицера был забыт. Самые активные подняли Давида и мула и с триумфом понесли его на возвышение перед дворцом, чтобы каждый мог его видеть.
Однако Саул насмотрелся уже достаточно. Соблюдая приличия, поднимаясь за Давидом, он вошел во дворец в сопровождении своих трех сыновей, Авенира и офицеров. Один Ионафан остался рядом с Давидом, выставляя напоказ еще раз ужасно уродливую голову Голиафа и его меч. Из окон дворца неслись приветственные возгласы. Ахиноам, супруга Саула, велела рабам наполнить бассейн горячей водой, как того хотели царь и его дети. Этот зал был скромнее того, где совершались омовения, – сводчатая комната, как бы спрятанная в глубине дворца. Каменный бассейн глубиной в полтора локтя достаточно долго сохранял температуру воды, чтобы оставалось время помыться; остаток воды выливался через сток вниз в долину.
– Если хотите принять ванну со мной, – сказал Саул Авениру и офицерам, – милости просим. Будет возможность поговорить.
Саул разделся и вошел первым. Раб медленно лил теплую воду на его тело, протянул брусок мыла, приготовленного из масла и щелочи. Царь натер им тело и ноги, потом он дал мыло рабу, чтобы тот натер ему спину. Раздеваясь, Авенир созерцал эту сцену, в то время как сыновья царя в свою очередь входили в бассейн. Он не часто присутствовал при интимных туалетах монарха и его сыновей; значит, возникла какая-то срочность, и он об этом узнает. Саул намылил волосы, глаза его были закрыты, жестом он приказал рабу лить воду на голову. Потом он сел на каменную скамью и позволил рабам обтереть себя. Саул был красивым мужчиной. Впрочем, Самуил объяснил причину его красоты. «Милость небес», – сказал Великий ясновидящий, давая понять, что если Всемогущий наделил физической красотой одно из своих созданий, стало быть, на то есть причины. «Но это ловушка, а не невинная красота», – подумал Авенир, рассматривая широкие плечи Саула, его крепкую грудь, безупречную кожу и благородное и непреклонное лицо.
– Я предполагаю, что там будет пиршество, – сказал Малхисуа, растирая руки.
– Пир действительно будет, – сказал Саул.
– Нам не нужно там присутствовать.
– Мы придем туда, несмотря ни на что, – ответил Саул. – Отсутствовать на пире было бы ошибкой.
– Почему? – спросил Иевосфей. – Ничто не обязывает нас присутствовать на триумфе этого… Давида.
Авенир спустился в бассейн, слегка опираясь на ногу, поврежденную падением с лошади.
– Присутствуя, мы поддержим в народе чувство, что мы разделяем их ликование и что Давид торжествует под моим руководством, – сказал Саул.
– Чтобы восторжествовать, он торжествует, – произнес Иевосфей, закрывая глаза под горячей водой.
– И долго он будет так торжествовать? – спросил Аминадав. – Нельзя же двадцать лет говорить о Голиафе!
– Так как Давид сейчас герой сражения, – прервал Авенир, – пошлем его воевать. – Он вопросительно взглянул на Саула.
– Это идея, – пробормотал Саул.
– Ведь не всегда же рогатка будет истреблять оставшуюся часть филистимлян, – заметил офицер.
– Да-а, надо хорошенько подумать обо всем, – сказал Саул, который начал одеваться. Его жена прислала раба с туникой из тонкого льна. Другой раб наклонился, чтобы завязать сандалии, недавно натертые лавровым маслом.
– Подумать обо всем? – спросил Авенир, подняв глаза на царя.
– Женщина, – прошептал Саул.
– Это не то, чего ему не хватает, – сказал Малхисуа.
– Не просто какая-нибудь женщина, – сказал Саул безразличным тоном.
– Ты должен, во всяком случае, отдать ему руку твоей старшей дочери, моей сестры Меровы, – сказал Иевосфей.
– Я ничего ему не должен, – сухо ответил Саул.
Возгласы удовольствия офицеров во время омовения перекрывали их разговор. Ведь не каждый день рабы растирали им спины мочалками и мыли горячей водой с мылом. Те, кто слышал, поняли: Саул собирается таким образом обольстить Давида одной из своих собственных дочерей. Но какой? Меровой, Мелхолой? Иевосфей наклонил нахмуренный лоб, ожидая объяснения: его не было. Саул выдержал его взгляд молча. Внезапно он прекратил одеваться и покинул зал с расшнурованными сандалиями. Мелхисуа и Аминадав остались на месте, словно завороженные.
– Услать его – это хорошая мысль. Вдали от Ионафана он будет менее опасен, – вновь начал Саул вместо объяснения. – Но свадьбы не будет; я не хочу его больше иметь в своей семье. – И немного погодя он добавил: – Однако моя дочь дополнит идею Авенира.
Офицеры все еще шумно плескались.
– Ты знаешь, что делал Самуил в Иерусалиме? – спросил Саул у Авенира.
– Он приехал посмотреть, – ответил тот.
– Посмотреть… – горько повторил Саул. – Не на меня приехал он посмотреть. – Он встал. – Пойдемте. Ионафану, Давиду и их свите тоже надо освежиться. Для всех здесь не хватит места.
Авенир задумчиво вытер лицо, оделся и вышел последним.
В действительности места для всех было достаточно.
Глава 13
НАПРАСНАЯ МЕРА
Это произошло в конце праздника; после печенья с медом, сушеных фиников и миндаля в квашеном молоке, пританцовывая, вошли девушки. Они играли на систре и пели, их было шестеро – подведенные сурьмой глаза, алые губы, умащенные маслом волосы и короткие юбки. Они направились к царю и его свите, которые расположились на возвышении. Все они сидели на шкурах животных, уставленных блюдами и кубками.
«Слава! Слава Саулу-царю, избранному Бога! Слава Саулу – знамени Бога! Слава Саулу – покорителю неверных!» – пели они. Тамбурин сопровождал эти речитативы. Гости зааплодировали.
Саул улыбкой поблагодарил танцовщиц. Мелхисуа, Аминадав, Иевосфей и несколько офицеров эскорта были в угрюмом настроении. Разместившаяся неподалеку от них группа, состоящая из Ионафана, Давида и сопровождающих их офицеров, зааплодировала. Давид сиял; он мельком заметил, что выражение лица Ионафана изменилось от удивления до беспокойства.
Танцовщицы остановились перед ними и запели другую песню: «Слава, слава Ионафану, нашему славному воину! Слава, слава Ионафану, достойному сыну великого царя Саула! Слава, слава Давиду, победителю чудовища! Слава, слава Давиду, доблестному лейтенанту!»
