Император, не сводя с герцога испытующих глаз, сказал:
— Итак, продолжим наш затянувшийся диалог… Мы говорили в прошлый раз о присяге…
Герцог поморщился и не ответил.
Алексей взглянул на Никифора Вриенния и спросил:
— Как обстоят наши дела?
Никифор старался быть кратким:
— Побитый тигр уполз в свое логово и зализывает раны. Но он и не знает, что наши полки окружили его. И еще с галер, что расставлены вдоль берега, готовы в любую минуту высадиться наемники… — Никифор старательно прятал торжествующую улыбку. — Однако я не думаю, государь, что, продолжая избивать несчастных христианских рыцарей, мы сделаем богоугодное дело. Давно бы пора это остановить, но ведь они сами упорствуют.
Готфрид из Лотарингии при этих словах как бы встрепенулся и молвил глухим обиженным голосом:
— Государь! Мои рыцари готовы хоть сейчас дать вам клятву верности и склонить перед вами непокрытые головы…
Император был бы немало удивлен, если бы не знал, чего стоила войскам эта внезапная сговорчивость герцога. Император удовлетворился этим ответом.
А Никифор спросил:
— Когда вы намерены начать переправу?
— Хоть завтра… если у вас найдется достаточно кораблей.
Никифор Вриенний, известный в Византии писатель, неплохо владел словом. Он так ответил герцогу, утратившему в бою строптивость:
— У нас нашлось достаточно мечей, найдется и достаточно кораблей.
Образованные жители полиса несколько дней повторяли на разные лады эту фразу. Фраза стала как бы крылатой. Можно было бы удивиться: откуда стало известно горожанам, о чем велась речь на аудиенции? Ни император, ни Никифор, ни тем более Готфрид не стремились обнародовать содержание «диалога». Впрочем… при «диалоге» присутствовал еще один человек — юная царевна Анна. Знающие люди поговаривали, что она весьма почитает писательский дар Никифора Вриенния, да и сама со всею прилежностью ежедневно упражняется в письме. Что стоило юной почитательнице записать понравившиеся ей слова?
Прием закончился решением императора:
— Через два дня. Через два дня начнем переправлять рыцарей на Дамалис…
Глава 15
На другой день спозаранку, едва Глеб сменился со стражи, — а жил он уже не у Сарры в Пере, жил в дорогом районе Кир, — захотелось ему после ночи, проведенной без сна, отдохнуть. Не успел он прилечь, как раздался громкий стук в дверь.
Глеб отворил и увидел на пороге Велизария. Здесь стоит оговориться, что после той памятной встречи в темном проулке, окончившейся для Велизария не самым удачным образом, они с Глебом на удивление крепко сдружились и даже снимали комнаты в одном доме.
Велизарий сказал:
— Внизу, на улице, какой-то человек ожидает у двери. Говорит, что разыскивает некоего рутена. У нас здесь трое из Рутении: ты, Волк и Щелкун. Как ты думаешь, кого разыскивает тот человек?
Глеб спустился на улицу и увидел Гийома.
Латинянин сейчас совсем не был похож на того грозного рыцаря, с которым Глеб столкнулся вчера. Он был одет просто, как заурядный кузнец, и от него даже пахло навозом. Видно, Гийом уже успел побывать в императорских конюшнях и засвидетельствовать тамошним конюхам и кузнецам, что он жив еще и вовсе не утонул.
Глеб и Гийом, увидя друг друга, как и вчера засмеялись, стукнули друг друга по плечам и по-братски обнялись.
Велизарий и еще двое стражников-греков выглянули из окон, любопытствуя, кто это пришел к Глебу.
Гийом улыбался, жмурил хитро глаза:
— А я вчера иду по улице. Народу вокруг — не протолкнуться. Мне навстречу какой-то великан. Думаю, ты это, Глеб из Рутении, или не ты?
Глеб тоже был рад встретить старого друга:
— И мне показалось, что я видел тебя вчера мельком…
Недалеко за углом была таверна, и Глеб с Гийомом решили заглянуть в нее — не для того, чтоб устроить попойку, а для того только, чтоб единой чарой вина отметить встречу.
Гийом говорил по дороге:
— Клянусь телом Господним, не ожидал я, Глеб, увидеть тебя на той улице, среди той толпы.
Глеб ответил:
— Сам знаешь, друг, плывем мы по длинной извилистой реке. То к одному берегу прибьет течением, то к другому.
Они сели за стол, взяли кувшин вина.
Гийом сказал:
— Впереди снова поворачивает река. Самое время, друг, опять прибиваться к нашему берегу.
Они выпили, взяли с блюда по горсти соленых маслин.
Глеб покачал головой:
— Служба моя совсем не трудная. Платят щедро. Имею все, что хочу. Стоит ли еще куда-то плыть?
Гийом убежденно кивнул:
— Все наши уже собрались! И Генрих, и Франсуа… И даже Моника с нами. Говорят, ее несколько раз видели в лагере. Нет только тебя с побратимами и Васила.
— Васил при монастыре. Он тебя и слушать не будет. Ему милее всяких походов переписывание книг.
— Да, он не воин, — согласился Гийом. — Но ты неужели хочешь остаться здесь, в этом городе, — хоть и прекрасном, — всю жизнь простоять на стене, созерцая безрадостные пустынные холмы? Всю жизнь исполнять приказы этих чванливых греков? Каждый день одно и то же: от башни к кормушке, от кормушки — к башне… Ужель ты этим удовлетворишься? Как можно позволить себе, друг, прожить жизнь и не совершить в ней ничего значительного? Не завоевать городов? Не заставить трепетать иноверцев? Не обрести счастье и богатство? Идем с нами, Глеб!..
Глеб задумался:
— Красивые слова говоришь ты, Гийом! Но я ведь знаю, что стоит за ними… Помнишь ту гору мертвых? Каждый из тех людей, бедных крестьян, хотел совершить в жизни что-нибудь значительное, обрести славу, счастье и богатство. А что они обрели? И ничего значительного не совершили, разве что порадовали турка своею смертью, отдали тело свое для постройки той горы…
Они выпили из кувшина все вино, но Гийом так и не смог убедить Глеба отправиться в поход с крестоносцами.
На прощание кузнец сказал с сожалением:
— Твоя река привела тебя, друг, в омут — в прекрасный омут. В глаза твои набьется ил, а тело обрастет водорослями.
Они обнялись на прощание, и Гийом, опустив плечи, побрел по улице Меса в сторону Вуколеона. И если б не его высокий рост, Глеб скоро потерял бы Гийома из виду, — так много людей было на улице в этот час.
Глеб пошел в другую сторону.
Пройдя по красивой и величественной площади Аркадия, Глеб повернул к городской стене, что тянулась по берегу Пропонтиды. Глеб поднялся на стену, и свежий ветер ударил ему в лицо. Глеб залюбовался открывшимся ему морем. Лазурное, оно серебрилось в солнечных лучах. Далеко-далеко белели косые паруса рыбацких лодок.
