Отписку эту привез 3 января в Москву атаман Антип Устинов.
Предложение написать «указ» о «годности» Азова для русского царя, наверняка, вызвало в Москве раздумья. Очень уж расплывчатой была формулировка. Ясно, что донцы предлагали Москве взять ответственность за взятие Азова на себя. А что взамен? Как реализуется «годность» Азова для самой России? Сомнение вызывало, пустят ли донцы в Азов русский гарнизон? Не находя ответа в отписках, московские люди постоянно намекали, чтоб прислали из Азова донцы «лучших людей», с кем можно обсудить, что же дальше делать с Азовом.
11 февраля явился с Дона сын боярский Михнев, возивший грамоту. Михнев рассказал, что в Азове казаков вместе с запорожцами будет пять тысяч, имеют они 300 пушек, но пороха и запасов мало, хлеба почти нет, кормятся больше рыбой, и если из Москвы не пришлют жалования и пороха, то в случае осады «в Азове пробыть им не уметь».
Но донцы, по словам Михнева, были настроены решительно, надеялись на запорожцев и говорили, что Азов не сдадут, «хоти де им всем до одного человека помереть». И еще говорили атаманы и казаки Михневу — если город Азов государю годен, пусть государь шлет ратных людей и жалование.
Слова Михнева о присылке в Азов ратных людей дело вроде бы проясняли, но это были слова. В отписках донских этого не было. Где «лучшие люди», с кем обговорить все эти вопросы?
Михнев насчет «лучших людей» объяснил: «А то де у них и лутшие люди, ково они, выбрав Войском, пошлют ко государю; а лутчих де людей у них на Дону нет, все они меж себя ровны».
Выходило, что «лучший» на Дону — Антип Устинов. Обратились опять к нему. Но Устинов заявил, что у него от Войска «словесного никаково приказу нет».
Пришлось ограничиться посылкой на Дон жалования и грамоты. Выслали двести пудов пороха и сто пятьдесят пудов свинца. В грамоте наказывали присматривать за татарами и идти на их улусы, если те покусятся на русские украинные земли.
28 марта обе станицы, Устинова и Шатрова, отпустили с жалованием на Дон.
В такой непонятной обстановке, когда ближайший союзник по милости донцов мог стать злейшим врагом, стали проведывать московские люди возможность другого союза — с Польшей против татар. В феврале 1638 года послали к королю посольство Проестева и Леонтьева. Поляки отказали — у них с турками и татарами был мир (хотя и носились слухи, что 50 мурз татарских готовятся с запорожцами идти на поляков).
Такое же посольство послали из Москвы в Крым, и послы, Извольский и Зверев, рассказывали татарам, что Москва к азовским делам непричастна. Хан Багадыр-Гирей к азовским делам был равнодушен, требовал только, чтоб русские засечную линию не строили, а что уже построили, чтоб сломали.
К этому времени ситуация на Дону заметно изменилась. Отбывшая с Дона 9 марта и прибывшая в Москву 4 апреля делегация во главе с самим Михаилом Татариновым о поддержке Азова русскими войсками уже не говорила.
Зато бросился в глаза московским дьякам наплыв на Дон запорожцев.
В связи с поражением восстания на Украине запорожцы уходили на восток, кое-кто селился на русских землях по границе, многие шли прямо в Азов, который стал теперь для них идеальным убежищем.
На вопрос московских дьяков, сколько запорожцев теперь на Дону, Михаил Татаринов ответил, что столько же, сколько и донцов — десять тысяч.
Вряд ли за зиму на Дон могло явиться столько черкас, хотя по другим источникам видно, что запорожцы в это время небольшими группами, по 50–100 человек, прибывают в Азов и нижние донские городки почти ежедневно, что 2000 черкас пошли на Дон в великий пост на первой неделе. В марте в Белгород воеводе Петру Дмитриевичу Пожарскому из Москвы, из Разрядного приказа, писали, что если будут запорожцы проситься на Дон или в Азов, то говорить им, что указа на то нет, «только ты на себя то перенимаешь, на Дон их отпустив, потому что они люди вольные». А бумаг им с собой никаких не давать. Еще один источник говорит, что запорожцев весной 1638 года на Дону прибавилось на 2500 человек. А что касается названной Татариновым цифры в 10 000, то это, видимо, было то количество, что ожидали донцы или обещали запорожцы.
Михаил Татаринов подтвердил, что весной ожидают прихода под Азов турок и татар, что в Азове пушек много, а стрелять нечем — пороху нет. И хлеба не было, а «голоду, государь, наша братия терпеть не хотят в Азове».
Естественно, Войску Донскому выделили дополнительно и хлеб и порох. А Михаила Татаринова, бравшего Азов и писавшего ранее, что Азов царю «годен», который, конечно же, был «лучшим» человеком, стали расспрашивать, что донцы собираются делать в случае осады.
Татаринов был уверен, что Азова казаки не сдадут: «А города де Азова им не отдовывать и не покидывать, хотя все они до одного человека помрут, а города Азова не покинут, потому что де они все взяли город Азов кровью, своими головами. И ныне де им всем атаманам и казакам хоть и головами своими же вершить, а Азова не покинуть».
На намеки насчет русского гарнизона в Азове Татаринов ответил, сославшись на волю Войска: «А в помощь де себе о воеводе и о ратных людях с ним, атаманом, и с казаками, от Войска государю бити челом не наказано, и чего де с ними не приказано, и они де того и делать не смеют». Снова просил хлеба, просил пропускать на Дон русских людей с товарами и просил книги для церкви Иоанна Предтечи в Азове.
С тем его и отпустили 22 апреля, снабдив книгами, «чтоб в храмах без пенья не было», и грамотой с наказом промышлять против татар, если они на русские земли полезут.
Весной жизнь на Дону вообще наладилась. Приезжали с запасом торговые люди из Воронежа, из Астрахани, с Терека. Из Кафы турки приезжали. Но с ними торговались у города, за крепостные стены их не пустили. С низовых городков казаки стали опять перебираться в Азов. Весь Нижний туда перебрался, и атаман Денис Парфеньев в Москве говорил, что «на Дону де живут ныне казаки во всех городках, опричь Нижнего городка».
Вышел из Крыма московский человек Сафон Бобырев (разменял его и других пленных кафинский паша в Азове на своего брата) и рассказал, что в Азов сошлись казаки с Яика, с Терека «и со всех речек», и черкасы тоже. Хлеб дешев, мех сухарей — 20 алтын. «Зелейные казны видел он в Азове башня полна наставлена бочек». Соседи казаков боятся. Из Темрюка, Тамани и Керчи жены и дети жителей вывезены в степи и горы.
Как и в настоящую столицу прибыл в Азов с Терека «кизилбашский тезик», увидели персы в донских казаках союзника против турок более надежного и действенного, чем московский царь. А шах персидский выслал в Азов казакам жалованье, но караван с жалованьем «погромили горские черкасы».
В мае вести в Москву с Дона поступали противоречивые. Донцы продолжали пугать Москву турецким и татарским нашествием. Ногайцы якобы им сообщали, что крымчаки вот-вот пойдут на Азов, а ногайцы — на Русь. И из Воронежа была получена отписка от воеводы Мирона Вельяминова. Сообщили ему посланные на Дон служилые люди, что крымский хан от турок помощи не получил, что турки воюют с персами, а вот донцы «сами де готовятца все, хотят идти и приступать под Темрюк; и суды все на воде стоят совсем готовы», ждут только прибытия с жалованием и порохом атаманов Устинова и Шатрова, и намерения у них серьезные, так что темрюкские татары хотят из города уходить. И выходило по этой отписке, что не боятся донцы и прибывшие запорожцы турецкого нашествия, а сами готовят новый удар, хотят взять Темрюк и тем самым еще больше укрепиться на берегах Азовского моря.
