Примерно в это же время, возможно, от досады или отчаяния турки повторили попытку ворваться в крепость. А может быть, решили, что стены ее и так достаточно разрушены.
Челеби, который не пишет ни о казачьей вылазке, ни о взрыве, разметавшем вал, а говорит только об артиллерийском огне турок, сообщает следующее. «И таким образом в течение семи дней беспрерывно в крепости возникали разрушения, открывались все новые и новые бреши… Наконец, несколько газиев, бросившись в достаточно широкие бреши, пробитые в (стенах) крепости пушками, водрузили там знамена. Однако казаки увидели, что (те газии), которые сначала их преследовали, не подошли вплотную к проломам. Хитрые кяфиры, воспользовавшись создавшейся обстановкой, ударили по тем газиям перекрестным огнем, так что сразу же сотни их испили чашу смерти. Оставшиеся же, воскликнув: „Поворачивать назад не пристало чести мусульманской!“ — три дня и три ночи вели бой с кяфирами на крепостных укреплениях, то беря верх, то терпя неудачу, и стояли против ударов пьяных кяфиров. Но в конце концов они с боями отошли назад, оставив на крепостных сооружениях множество знамен и шехидов.
Все газии выразили им свое уважение и утешение, говоря: „Этой победе предназначено свершиться в другой день“.
И снова войска начали битву и еще шесть дней, не давая кяфирам открыть глаза, они с усердием рыли окопы вокруг крепости».
Снова прервемся и снова проанализируем ситуацию. Челеби дает нам возможность восстановить события по дням. Семь дней артиллерийского огня — это бомбардировка с 1 по 7 июля. Во время этой бомбардировка, по версии казаков, они сделали вылазку и взорвали насыпной вал. Затем три дня и три ночи турки ведут бой на развалинах крепостных стен — с 8 по 10 или 11 июля. Затем шесть дней вновь усердно роют окопы — с 11 по 17 июля. Скорее под рытьем окопов Челеби подразумевает просто земляные работы. И казаки в «поэтической повести» отмечают, что турки начали возводить другую гору, больше прежней. В длину она протянулась на три полета стрелы, в ширину на два броска камнем, а в высоту была много выше Азова. Если первый вал они насыпали за три дня, то на второй им, видимо, понадобилось вдвое больше времени. У Челеби это и есть — шесть дней рытья окопов.
Одно не совсем понятно — почему казаки названы «пьяными»? По казачьим обычаям за пьянство на войне и в походе карали смертью. Что здесь не так?
Поищем у казаков описания других приступов, кроме первого.
После бомбардировки, пишется в «поэтической повести», «почали оне нас осиливать и доступать прямым боем своими силами. Почали они к нам приступу посылать на всяк день людей своих, яныченя. По десяти тысящей приступают к нам целый день до нощи, а нощ придет, на перемену им придет другая десять тысящ. И те уже к нам приступают нощ всю до свету. Ни часу единого не дадут покою нам. А оне бьются с переменою день и нощ, чтобы тою истомою осилеть нас».
Да, все совпадает. Челеби пишет о трех днях и ночах непрерывного боя, и казаки пишут, что турки, сменяя друг друга, приступали к ним день и ночь. Только в «поэтической повести» многие события перемешаны, и при прочтении создается впечатление, что этот штурм был ближе к концу осады.
Эти трое суток казаки были близки к отчаянию. «И от такова их к себе зла и ухищренного промыслу, от бессония и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духу смрадного труплова отяхчели мы все и изнемогли болезньми лютыми осадными. И все в мале дружине своей уж остались, переменитца некем, ни на единый час отдохнуть нам не дадут». От себя добавим июльскую жару и разлагающиеся по той жаре турецкие трупы, которые не убирали все три дня. «В те поры отчая ли уже мы весь живот свой и в Азове городе и о выручке своей безнадежны стали от человек, только себе и чая помощи от вышнего Бога».
Далее в «поэтической повести» пишется, как казаки плакали у образа Иоанна Предтечи и особо жаловались на турок: «Поморили нас безсонием; дни и нощи безпрестани с ними мучимся. Уже наши ноги под нами подогнулися, и руки наши от обороны уж не служат нам, замертвели. Уж от истомы очи наши не глядят, уж от беспрестанной стрельбы глаза наши выжгли, в них стреляючи порохом. Язык уш наш во устах наших не воротитца на бусурман закричать».
Теперь понятно. Измученные, с красными от бессонницы глазами и с неверными от усталости движениями казаки казались туркам пьяными.
Когда, по казачьим расчетам, сил осталось на два дня («3 два дни, чаю, уже не будет в осаде сидения нашего»), осажденные попрощались друг с другом и, подняв на руки чудотворные иконы Иоанна Предтечи и святого Николая, пошли на вылазку, контратаковали. «Их (икон — А. В.) милостью явною побили мы их на выласке, вдруг вышед, шесть тысящей. И, видя то, люди турецкия… с тех то мест не почали уж присылать к приступу к нам людей своих. От тех смертных ран и от истомы их отдохнули в те поры».
Итак, трехдневный штурм 8–11 июля был отбит. Во время него турки пытались захватить развалины стен примерно 20 раз. Казаки указывали, что отбили 24 приступа. Мы знаем о первом штурме, самом страшном, и Челеби позже напишет о последнем двухдневном бое за азовские развалины, который произошел незадолго до ухода турок. Таким образом, получается, что в течение трехсуточного непрерывного боя 8–11 июля турки пытались атаковать развалины стен около двадцати раз.
Далее турецкие войска в течение шести дней возвели новый вал, который позволил бы им артиллерийским огнем разрушить город. Но город уже был разрушен. Да и пороху, видимо, у турок осталось мало. Часть его была захвачена казаками и использована при разрушении первого вала.
Как писали казаки, «после тово бою, три дни оне погодя, опять их толмачи почали к нам кричать, чтоб им говорити с нами. У нас с ними уже речи не было, потому и язык наш от истомы нашей во устах наших не воротится! И оне к нам на стрелах почали ерлыки метать».
В «ерлыках» турки предлагали казакам выкупить город. По версии Федора Порошина, турецкие парламентеры предлагали за «пустое место азовское» «по 300 тарелей серебра чистово, да по 200 золотых червонных арапьских» на каждого участника осады. «И в том паши наши и полковники клянутся душою турецкой, что не тронут вас при отступлении. Идите с серебром и золотом нашим в свои городки к товарищам своим, а нам отдайте пустое место азовское». Возможно, это была попытка разложить гарнизон и выманить казаков из города на чистое место.
Казаки якобы написали в ответ: «Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, у нас в Азове и на Дону своего много. Дорога нам, молодцам, слава вечная по всему свету, что не страшны нам паши ваши и сила турецкая».
Эмигранты приводят такие слова казаков: «Когда нам нужен был Азов, то мы его взяли, не торгуясь и не платя денег; когда нам понадобятся деньги, мы за ними сами придем, а коли тебе нужен Азов, попробуй его взять, как брали мы».
В целом казаки отрицают свое участие в переговорах на каких бы то ни было условиях. Но, как видно из других источников, после первых отбитых штурмов новая попытка переговоров все же была.
30 августа в Астрахани разведка, посланная под Черкасск и взявшая там ногайца, доложила со слов последнего, что переговоры были, и казаки согласились уйти из Азова в городки, но требовали, чтобы им отдали захваченные турками под Азовом струги. Однако турки и татары настаивали, чтоб казаки уходили из Азова «степью пеши и без ружья»
[31]
. Естественно, казаки на это не пошли, справедливо опасаясь измены и нападения в степи многократно превосходившего их турецкого и татарского войска. На стругах же им достаточно было миновать мелкие турецкие суда, вошедшие в Дон, а дальше они были бы неуязвимы.
