Суворов вернул уходившие от Измаила войска с полдороги, обещал, что будем штурмовать. Не верили казаки особо, видели по опыту, что орудия слабые, крепость же, не в пример прочим, громадная и гарнизон в ней не слабее осадного корпуса. Но с Суворовым все вроде как с ума посходили. Насыпали вал наподобие измаильского и ров копали — подучить солдат, чтоб при штурме не сробели. Подогнали маркитантов с провизией, подошли еще войска — фанагорийцы, апшеронцы
[73]
, тысяча живописных арнаутов
[74]
пришла. Казакам приказали пики укоротить. Укоротили, но с сомнением. Пика хороша в конном деле, когда бег лошади неизмеримо усиливает удар. И замахиваться не надо, держи крепче, и всё, — насквозь проникает. А как с ней на стену лезть?..
Суворов же при всех этих делах с разными шуточками да с выкрутасами чуть ли не голый, в одной солдатской куртке, бегал.
Приглядывались казаки, ранее с Суворовым не служившие, прислушивались, расспрашивали и решили: «Придуряется дедок. Перед нами чудит, а к Румянцеву в Яссы по полной форме являлся и без шалостей».
Кое-кто и побаивался: «Опять на зиму глядя осада; как под Очаковом помирали, так и тут помирать будем». Но больше народу верило в штурм и победу. Тем более, что из Бендер приехали к Суворову иностранцы: герцог Фронзак, принц де Линь, граф Ланжерон, граф Роже-Дюма. Если уж эти не побоялись, за чинами и наградами приехали, то можно не беспокоиться.
Де Рибас, воспламенясь, хитро планировал сам крепость захватить в присутствии Суворова, но без его поддержки, надеялся на десант с Дуная. Кутузов же рибасовские плутни раскусил и Суворова предостерег. Ну, как тут не поверить в победу?
Через неделю после своего приезда Суворов собрал военный совет. В суворовской палатке собрались генерал-поручики, генерал-майоры и бригадиры, с Суворовым четырнадцать человек. Главные — потемкинские родственники, двоюродный брат Павел Сергеевич и племянник, генерал-лейтенант Самойлов. Важный Кутузов прикрывал в углу единственный глаз, вроде уже все решено и его не касается. Флотоводец де Рибас сидел как на иголках. Казаки, Орлов и Платов, присели рядышком; третий — Безбородко, петербургский казак из запорожцев, старше их чином, угнездился возле потемкинских родственников.
По уставу, на военном совете командующий должен беспристрастно сказать, в каком положении войска и что решать предстоит, а потом самый младший встанет и предлагать будет, за ним — следующий по старшинству, чтоб не давили ни на кого ни авторитет, ни воля начальника.
Суворов, не кривляясь, навис над собранными на совет виновниками, говорил не об армии, не о достоинствах крепости, а о том, как вся эта резня в забытом Богом захолустье на всей Европе отзовется и что никто после взятия Измаила русским противостоять не посмеет. Закончил, вопреки уставу:
— Я решил овладеть этой крепостью, либо погибнуть под ее стенами.
Некоторые генералы переглянулись. Ну, раз ты уже решил, то чего ж ты нас собрал?
На столике посреди палатки одиноко белел лист бумаги.
— Пишите, — указал на него Суворов. — Пусть каждый подаст голос свой, не сносясь ни с кем, кроме Бога и совести, — и вышел.
Орлов оглянулся на Платова, поторопил взглядом. Платов, самый младший по чину, встал, неторопливо расправил плечи.
Помимо Бога и совести успел снестись он с казаками. Зная, что на утро назначен совет, что турки в очередной раз отказались сдаться, вечером посреди казачьего стана окружили его подначальные донцы и кое-кто из екатеринославских. Подходили достойно, становились, по обычаю, кружком, чтоб лица друг друга видеть, на Матвея поглядывали. Тот, не отступая от древнего обычая
[75]
, сказал:
— Ну что, атаманы-молодцы? На зимние квартиры нам проситься или город брать?
Казаки прокашливались, оглядывались на крепость.
— Тяжеловато…
— На три дня город нам обещают, это как? Не потянут нас потом?
— Не должны…
— Под Очаковом разрешили, не тягали…
— Ну? Как?
— Надо брать. Пообносились… Оголодали… кони… вон… дохнут.
— Слышь, Матвей Иваныч? Надо брать.
Облаченный казачьим доверием, вышел Матвей к столику и против имени своего — «бригадир Матвей Платов» — написал: «Штурмовать». За ним подошли Василий Орлов, немец Вестфален, Арсеньев, Львов…
Выглянули за Суворовым: «Ваше Сиятельство!..»
Вошел тот, окинул всех быстрым взглядом, склонился на мгновение над исписанным листом.
— Штурм!.. Победа!.. Повелеваю, господа… — и, бегая по палатке, стал объяснять, кому куда идти, как лезть, что делать.
Правое крыло поручил потемкинскому брату, левое — племяннику, с Дуная должен был высадить «верных черноморцев» де Рибас. Штурмующих разделил на шесть колонн: колонна Львова, колонна Ласси, колонна Мекноба, далее, за промежутком, колонна Орлова и колонна Платова, под высшим командованием Безбородко, на оконечности левого крыла колонна Кутузова.
После совета закатил Суворов молебен. Целый день Богу молились.
А ночью Иван Краснов ушел к измаильскому рву, весь его излазил и измерил.
В ту же ночь сбежали к туркам несколько человек, рассказали о штурме. Искали — кто такие? Казаки…
С утра открыли русские войска по крепости огонь из всех орудий, а пехота и спешенные казаки вдали от крепости учились, в вырытый ров прыгали и на вал лезли, фашины и лестницы готовили.
В полночь или ранее стали сводить войска в колонны.
Командующий всеми казаками Илья Андреевич Безбородко, оставив всегдашнюю флегму, похаживал, нервно руки потирал. Платов и Орлов тихо с полковыми и сотенными командирами говорили, в последний раз уточняли. Перед каждой колонной вышли по сотне охотников с фашинами, ров закидать и первыми на вал лезть. Перед колонной Орлова возглавил их Степан Кутейников, перед платовской колонной ушел с охотниками брат Матвея Ивановича, Петро Иванович, майор.
До трех часов ждали, измерзли, переминались: «Скорее бы начали…»
В три часа ночи взлетела ракета, и войска в полной тишине пошли из лагеря занимать позиции.
Темно, сыро. К утру ближе небо вроде стало проясняться, но с моря и с Дуная, от крепости, наполз туман, и все стояли, Угадывали друг друга по слабым звукам.
В 5.30 взлетела вторая ракета, и войска стали красться ко рву, чтоб замереть там, дождаться всех остальных и по третьей ракете орлами взлететь на вал и стены всем сразу.
Впереди в крепости неясное шевеление, какие-то звуки. Тоже, небось, не спят… Передние, опасаясь свалиться в ров или раньше времени напороться на турок, замедляли шаг. От охотников, что вперед ушли, ни слуху, ни духу… Третья ракета… — Вперед, ребята!
