Как в воду с головой, ушел Матвей в толпу придворных. Непонятный язык звенел в ушах, и он радостно косился на редкие русские слова. Его оценивающе рассматривали, как когда-то Потемкин перед поездкой сюда, в Петербург. Женщины с оголенными шеями и плечами были пугающе красивы. «На каждой камней на доброе имение», — отметил про себя Платов. Да, попал ты, брат Матвей!..
О нем, не стесняясь, говорили, он видел это, но не понимал ни одного слова. Положение складывалось совсем отчаянное — и он вдруг почувствовал себя легко и свободно, как в бою. Подбоченился, вскинул голову, отметил, что из всех в зале он один без парика, и с вызовом тряхнул темными кудрями.
Кто-то что-то провозгласил, все задвигались, расступаясь. Адъютант светлейшего дернул Платова за рукав и указал глазами.
Средь расступившихся, склонившихся и присевших придворных легко шла небольшая полная женщина в пудреном парике, улыбалась, что-то на ходу говорила. Она подошла к склоненному Потемкину. Адъютант снова коснулся платовского рукава, и Матвей на носках неслышно ступил вперед.
Царица и Потемкин говорили тихо, доверительно, как старые знакомцы. Царица улыбалась.
— А вот, матушка-владычица, — повысил голос Потемкин и обернулся, жестом подзывая Матвея, — рекомендую в число твоих знакомцев моего Екатеринославского войска атамана, бригадира Платова Матвея Ивановича. Весьма любезный кавалер и семьянин примерный, — продолжал светлейший, указывая на подступившего, склонившегося Матвея. — А так — сын полей и человек простой. Этакий красавец! Между прочим, матушка, у меня все Войско такое. И за тебя — в огонь и в воду. Одно слово скажи!..
— Хорош, хорош! Здравствуйте, Матвей Иванович! — приятным смешливым голосом легкой характером женщины сказала царица. — Помню, светлейший представлял вас мне в Таврии, но считайте, что до сих пор я вас почти не знала.
— И я вас не знал, Ваше Величество, — улыбнулся, выпрямляясь, Платов.
— Верно. Как и знать всякую вдову? — рассмеялась царица.
Жестом она пригласила Потемкина и Платова следовать за ней и прошла в угол к близко составленным креслам, но не села, обернулась:
— Поживите у нас в Петербурге, Матвей Иванович. Мы тоже люди простые. Заходите по утрам с князем кофий пить. Вы кофий пьете?
— Только им и пробавляюсь, Ваше Величество.
— У меня есть очень хороший. Мне готовят по особому рецепту, из фунта выходит две чашки. Последнее время я стала чаще смотреть на барометр, — сказала Императрица, меняя выражение лица, грустнея, и обращаясь более к Потемкину. — Только кофий и спасает. Ах, да! — обратилась она к стоявшему рядом ладному красивому офицеру. — Подите посмотрите, что делает барометр.
— Даже не верится, матушка-владычица, выглядишь ты прекрасно, — склонился Потемкин.
— Да, я много гуляю. Но эти прогулки доставляют мне все меньше удовольствия. Вообразите, выхожу я вечером на задний двор, стою так, что меня не видно, и что же! Все, что осталось после обеда, слуги подчистую вытаскивают, нагружают доверху два возка и — поминай, как звали. Хоть бы блюда мне оставили! Не могу же я снабдить посудой весь Петербург.
— Что делать, матушка? Воровство! — развел руками Потемкин. — Не с нас началось, не нами и кончится.
— У нас в городке случай был, Ваше Величество, — усмехаясь, начал Платов, помня «Скажи как-нибудь, государыне все равно». — Повадился один бурлак к казачьей женке лазить, а свекровь их обоих в амбаре застукала. Он, бурлак то есть, в темноте на кота наступил, кот и реванул. Свекровь — хромыль-хромыль — отворяет двери: «Кто здесь? Ты чего тут делаешь?» А он перепугался — убьет казак за жену — и говорит: «Я, бабушка, у вас ржаную муку украсть хотел». — «Нюрка, а ты тут чево?!»— «А я его Христом-Богом прошу, чтоб не воровал…»
Императрица звонко рассмеялась, запрокидывая голову.
— Веселый вы человек, Матвей Иванович! Присаживайтесь. Садись, князь.
Присели по обеим сторонам кресла императрицы.
— Насчет ржаной муки, Ваше Величество, на новоприобретенной земле урожаи невиданные. Дай Бог не соврать…
Громко стукая и прерывая светлейшего, подбежал посланный офицер:
— Висит, Ваше Величество.
— Кто висит? — не поняла царица.
— Барометр, Ваше Величество…
— Лучше бы не спрашивать, — вполголоса сказала владычица.
Они долго и весело болтали на зависть придворным. Но вот царица раз-другой внимательно посмотрела в другой конец залы.
— Не задерживаем ли мы тебя, матушка? — преувеличенно тревожно спросил Потемкин.
— Я хотела переговорить с французским посланником, во Франции Бог весть, что творится… — и она стала подниматься.
Платов вскочил, но слишком резво, и когда он оборачивался к Императрице, сабля его, описав дугу, ударила по ножке хрупкой подставки. Стоявшая на ней хрустальная ваза качнулась, повалилась. Матвей кинулся ловить, но подскользнулся на зеркально натертом полу и под звон разбиваемого хрусталя сам стал на четвереньки, хотя тут же рывком поправился и присел, оглушенный, балансируя руками.
Все ахнули.
Императрица, поднявшись, удивленно-усмешливо посмотрела на него и придержала своей рукой его отставленную руку.
— Не ушиблись, Матвей Иванович?
Эх, надо бы сказать! Но что?!
— И в падении своем я возвеличен Вашим Величеством! — звонко и радостно вскрикнул вскочивший Платов и, склонившись, чмокнул поддержавшую его руку Августейшей Государыни.
— Да он сама прелесть!
— На мне пословица оправдалась, Ваше Величество: казак если чего не украдет, то разобьет.
— Это все ваша сабля. Что ж вы ее в гардеробе не оставили?
— Не могу, Ваше Величество, жалованная, светлейший за Измаил наградил.
— Я еще не успела наградить вас, Матвей Иванович, — сказала царица, задумчиво разглядывая донца. — Но моя награда будет не меньше. Здесь тесно для такого «сына полей», как вы. Приезжайте ко мне весною в Царское Село. Я скажу, чтоб вам оставили комнату.
25 марта в Зимнем дворце был прием, и Матвей Иванович Платов получил во время оного орден Святого Георгия 3-й степени.
— За такую милость матушки-царицы, я вам скажу, не жаль и жизнь свою отдать, — дрогнувшим голосом возгласил польщенный кавалер.
Награда его не шла в сравнение с наградами, осыпавшими светлейшего. Платье, украшенное драгоценностями, тысяч в двести и знаменитый Таврический дворец, который строился Гарновским, но продан был за год до этого в казну.
В этом дворце дал Потемкин в последний раз весной 1791 года праздник в честь Ее Величества. Не знавали пышнее. И готовились к нему долго. А пока готовились, жил Матвей, как во сне. Нужды не ведал, стоял у Потемкина на всем готовом, свои деньги были и войсковых прихватил. Так что рисковал, в картишки поигрывал. Но другой риск, страшный и блестящий, завлекал его больше карт. Боролся светлейший за власть против Платона Зубова… Что из себя Зубов представлял? Да ничего. Шуточки да прибауточки. А сила у него страшная — царицын любовник. Не зря Румянцев про Екатерину говорил: «Если б знал ее любовника, послал бы ему подарки». А светлейший уже не тот стал. Удивляя жителей столицы великолепием, казалось, тяготился он почестями и самой жизнью. Не в полную силу боролся. И все же нагляделся Матвей у него, наслушался…
