Сообщал Платов, что получил он известие о ее высочайшем к нему благоволении, узнал о том от князя Багратиона. «…Спешу яко подданнейший принесть за таковое Ваше Императорское Всемилостивейшее напоминание обо мне подданическую душевную и всенижайшую мою благодарность. Прошу Всевышнего, чтобы благословил меня лично удостоиться за толикую милость ко мне Вашего Императорского Величества, пасть к стопам Вашим.
Всемилостивейшая Государыня! благословением Твоим, которым Вы Всемилостивейше удостоили меня при отъезде моем в 15 день генваря, доехал я за границу к армии в рассуждении нездоровья моего поспешно, прибыл накануне Прейшь-Эйлауского достопамятного сражения…» Далее описывал он, как бил французов и как пленным счет потерял. «Гордость, а больше дерзость французов выбита из головы их. Доведены они до изнурения. Кавалерия их дерзкая донскими казаками вся истреблена, а, пехоты они потеряли много и много…» Один раз упомянул в письме Беннигсена, назвав его просто «командующим», мол количество взятых казаками пленных командующий знает, к которому их отправляли. Упомянул о приезде в армию царя: «И так зимняя кампания хвала Богу кончилась удачно. Государь Император к нам в армию прибыл. Благослови Господи! начинаемую весеннюю и летнюю кампании кончить вящшим успехом.
Осмеливаюсь всеподданнейше принесть всенижайшую мою благодарность Ея Императорскому Высочеству великой княжне Екатерине Павловне, за милостивое Ея обо мне напамятование, которое я имел щастие удостоиться слышать чрез князя Багратиона». Теплое вышло письмо, почти домашнее, хотя и прогибался он с титулами и «верноподданничеством». Мол, все помню и знаю, и о намерениях Багратиона относительно Екатерины Павловны мне известно.
Поблагодарив еще раз за высланную корпию, чтоб раненых казаков перевязывать
[116]
, подписался:
«Всемилостивейшая Государыня,
Вашего Императорского Величества верноподданнейший Матвей Платов».
Весеннюю и летнюю кампании начинали с большими надеждами. Перебрасывали Платова с казаками опять в главную армию. Намеревался Беннигсен окружить и разгромить выдвинувшийся вперед французский корпус маршала Нея.
Тут снова явился Денисов:
— Матвей Иванович, я после нашего разговора месяц уже назначения жду… Я царю жаловаться буду! Или дай мне казаков в команду, или отпусти домой, на Дон!
Платов, словно только что Денисова увидел, удивился:
— Вы, Адриан Карпович, недовольны, верно, потому, что не видите у себя команды? Но я в этом не виноват: я требовал полки из других корпусов. Опять же много казаков у меня разные начальники забрали, держат их на посылках. Тому десять, тому десять… Ладно, дело поправимое. Письмоводитель! Пиши приказ — дать генерал-майору Денисову 6-му три полка…
24 мая русские пошли в наступление. Платов со своими полками прикрывал движение, наблюдал за корпусом Даву. А вот Денисов, получив три полка, кинулся отличаться, прорывать и отрезать. Ох, бедный маршал Ней!
Французы за рекой Алле стояли спокойно, русских не ждали, хотя и укрылись шанцами. Сто пятьдесят казаков при полковнике Василии Ефремове подобрались по болотистому берегу к самой реке и стали их из ружей на выбор «щелкать», а потом половина разделась, вплавь кинулась через реку и ударила в дротики. Шанцы захватили и десять пленных взяли. Подошел корпус князя Горчакова, навел понтонный мост, Денисов первым махнул на ту сторону и повел полки через лес к городу Гутштадту. Там встретил французскую кавалерию, дерзко на глазах у нее перешел через ров, ограждающий город. Французы кинулись было в атаку. Денисов их встретил:
— Ребята-молодцы, в дротики! Погнали французов…
Вторая колонна кавалерии вывернулась навстречу, погнали и ее, вогнали в промежуток меж деревней и французской пехотой; прикрываясь французской кавалерией от огня французской пехоты, сами проскочили и — пошли по тылам. Весь день французов гоняли, пока не свалился Денисов в изнеможении на землю, а Ефремов и дальше гнал и разил. Англичанин Вильсон, увязавшийся за казаками, только руками разводил:
— О-о-о! Итс импосибел!..
Вернулся Ефремов:
— Конных человек двадцать ушли, а дальше пехота стеной стоит, тысячи две — две с половиной…
— Пошли к Платову за подкреплением!.. Пока ждали, подсчитали потери и трофеи.
— Полковник — один, подполковник — один, майоров — два, — загибал пальцы Ефремов, — офицеров… этак… три-четыре…
— Не понял.
— Да один, похоже, ноги протянет.
Был Ефремов из простых, атаманскому семейству только однофамилец, и рассуждал просто:
— Рядовых под сотню и одного генерала раненого кинули…
— Как это «кинули»?
— Да он все равно раненный. Помрет — ни представить его, ни выкупа за него содрать…
— Потери?
Один из полковых, Степан Сулин, был тяжело ранен в ногу пулей, терял от боли сознание, и видно было, что долго не протянет.
Подкреплений от Платова не дождались. На пехоту французскую, твердо стоявшую, не полезли. Перед ночью ушли назад, поближе к главным силам.
Платова Денисов нашел в каком-то домишке, писавшим при свече донесение.
— Что дальше делать, Матвей Иванович?
Платов поморщился и продолжал писать.
Денисов, уверенный в своем праве, сел на стул и стал ждать. Ждал с полчаса. Прибыл граф Строганов, волонтер, царский друг, ему Платов из громадного уважения свой Атаманский полк в тот день отдавал в подчинение.
Стал Строганов, не разобравшись, Денисова хвалить, рассказывать, что из взятых Денисовым пленных есть молодые люди очень хороших фамилий.
Платов, которому по диспозиции не дали сегодня подраться, слабым голосом сказал:
— Благодарю тебя, Адриан Карпович. Чаю хочешь? А то могу и пуншем угостить. Хочешь? Чего тебе?
— Я слаб здоровьем, — сказал Денисов. — Мне покой необходим. Что дальше делать?
— Что делать? Иди да лагерем становись. Что тебе еще делать?
— Позвольте засвидетельствовать Вашему Превосходительству мое нижайшее почтение, — клюнул носом Денисов, гордо распрямился и, громко топая, вышел.
Нея в тот день так и не окружили. Северная обходная колонна барона Фон-дер Остен Сакена не вышла в назначенное время к нужному месту.
На другой день на Нея снова насели, князь Багратион очень напирал. Денисов все норовил в тыл зайти. Генерал Раевский с егерями по лесам французам жизни не давал, все бегом да бегом.
Маршал Ней, сам парень не промах, эльзасец, службу начинал в гусарах, подраться большой любитель и умелец, не выдержал, бросил раненых, бросил часть обозов, свои экипажи тоже, между прочим, бросил и ушел с пехотой и артиллерией к Бонапарту за реку Пассаргу.
