Вскорости пришло в полк Аханову повеление «О взыскании со служащего в полку его хорунжего Андрея Кислякова во удовольствие брата его хорунжего Кислякова 570 рублей, естьли уплатить не в состоянии, то вычитывали бы из жалования его по третям».
Вызванный Кисляков прочитал, протянул разочарованно:
— А? Всего-навсего? — и подмигнул одному из детей обер-офицерских. — Ну что, Вовка? Будем бить гадов?
Количеством врагов и тяжб не смущаясь, стал Андрей Иванович отбиваться. Уговорил, убедил он полкового командира, и пошел в Черкасск рапорт старшины Аханова с приложением отзыва служащего в полку его хорунжего Кислякова в рассуждении взыскиваемых с него должных им брату денег… Казалось, что забавы ради доканывал он начальство.
И посудился бы всласть, да иные дела отвлекли. На Кавказе война разгорелась нешуточная. Осетия восстала, кабардинцы и чеченцы производили страшные опустошения на линии. Кисляков вскоре воспрянул духом, заскакал. Документы в Военную коллегию представил с просьбой о награждении себя чином для уравнения «с верстниками». Документы те вернули, как поданные «через команду
[121]
».
«Гноили» упершегося Кислякова в хорунжих 19 лет. И не мог он от Линии избавиться, как виноградная лоза от усов. Кавказ да Грузия — самые гиблые места. Слали туда в наказание сквалыжных и запойных, дабы могли они воздержать и исправить себя от порочной жизни. И Кисляков в таком обществе, как рыба в воде, — свой среди своих.
Сын Петька подрастал. Два года с отцом на линии жил, на кубанских постах. В 1810 году пришла пора зачислять его на службу. В этом же году помер наконец Мартынов, главный из врагов. Платов Матвей Иванович стал дело сглаживать потихоньку. Петьку направил в полк Поздеева и через неделю службы записал в урядники. Туда же, к Поздееву, старшего Кислякова для совместной службы перевел. При всем своем упорстве и упрямстве Кисляков, сутяжный и мелочный с другими, с сыном был прост, не строг, лишь изредка попрекал с ехидной усмешкой.
Война на Кавказе на убыль пошла. Кабардинцы в Санкт-Петербург делегацию направили милости просить. Теперь уже младшего Кислякова, Петра, посылали в закубанские владения князя Мисхуста с командой для рассеяния «хищнических партиев», готовых вторгнуться в российские пределы.
Старый Кисляков опять затосковал на кордонах. То придирался к каждой мелочи, то спал целыми днями. За 50 человеку, а всё — хорунжий. Чины пошли с 12-го года…
Находили на державу с запада тучи. Смерть и увечья несли, чины и знаки отличия.
С 1810 года стали стягивать войска к западной границе. 22 донских полка держали там в готовности. Сам Платов подбирал командиров полков «по соображениям родственной связи». Свой своего в бою не бросит. Одних Иловайских собралось четверо — 4-й, 5-й, 10-й и 12-й. Обещали начальники, что ни видно на Варшаву наступать, но никакие начинали. Раньше шли в Европу по цезарскому или прусскому приглашению, на все готовое. Теперь, когда Бонапарт набил холку и тем и другим, но неосторожно увяз за Пиренеями
[122]
, сами засобирались, но, как водится, затянули дело до последней крайности.
Проедали казаки казенное содержание. Партиями ехали из болот и с песков на Дон отпускные команды. Такие же партии торопились на пополнение стоявших в западных пределах полков. Ехали охотно. Молодые и ретивые на Платова большую надежду имели. Всегда он за казаков заступался и в лучшем виде их начальству представлял. Войн победоносных в последнее время было мало, вот разве что в Финляндии. Отсюда и чинов мало давали и наградами не баловали. Но должно ж когда-нибудь повезти донским казакам!
Командиры и сам Платов прибывших придирчиво осматривали. Скандальных, неуемных прямо с дороги на Кавказ заворачивали.
Странное место! Одни там лечились, другие наказание отбывали…
Но и с Дона, и с Кавказа, и с Кубани, и с Дуная (откуда, кстати, стали потихоньку забирать проверенные, обстрелянные войска) оглядывались службистые, жадные до наград и почестей ребята на Запад. Чувствовали…
Меж тем природа являла грозные знамения. В 11-м году, в феврале, над окружной Усть-Медведицкой станицей слышали гром и видели молнию, о чем доносили товарищу министра внутренних дел и — о том же — Платову. А осенью и вовсе комета появилась. В безлунные ночи длинный ясный хвост ее колебался от ветра и вспыхивал.
Гадали казаки — к чему б это? Новой войны не боялись. Держава и так из войны не вылазила. Шведы, персы, турки… Извечный, трижды проклятый Кавказ…
Весной, как обычно, стали собирать партии на подмогу в полки. В урочище Красный Яр, на Тузлове, съехались те, кому отправляться на Кубань, в Грузию, в Крым, в Молдавскую армию. В Казанской готовилась к отправке команда в далекую Лифляндию. Из Маньково должен был выступить на Кавказ целый полк Рубашкина. Вот тогда, весной 1812 года, засобирались казаки и в очередной поход на Варшаву.
28 апреля вышел приказ вернуть отпускников в 22 полка на западной границе, место сбора — урочище Голота на реке Кундрючьей. Оттуда же, но чуть позже, уходил в Мозырь (западные рубежи Российской империи — теперешняя Белоруссия) свежий полк Петрова.
С одной из таких команд, в предчувствии побед, чинов и наград, отправил Алексей Иванович к Платову, в Атаманский полк, сына своего Степку, малолетка, который в оный полк уже лет пять, как был записан.
Положенных атаманцам 2 аршин и 8 вершков Степан Кисляков достиг, но позже, — когда в годы мужские вышел. С 8 лет записал его отец в полк. Платов на новой своей должности такие вещи по первам (сначала) пресекал. Наказывал другим казакам строго, чтоб не являлись к нему с просьбами о производстве их в урядники. Но для верного Алешки Кислякова исключение сделал. Уходя на вторую войну Императора Александра с французами, распорядился он о нужных ему людях, а вернее — об их сыновьях. В первый день, как записали Степку в атаманцы, 18 декабря 1806 года, вышел приказ «господина атамана Матвея Платова о производимом офицерском сыне Степане Кислякове в урядники». Вместе со Степкой получили урядницкую обкладку на воротник
[123]
сыновья Николаева, Сиротина, Волошинова и двое Минервиных, Иван и Константин.
С атаманцами в Пруссию восьмилетний Степка, конечно же, не пошел.
Куда ему? При отце остался… Потом отец в «кучуры» перебрался, в рабочий полк, и Степку к себе «переписал». Значилось в бумагах, что занимается малолетний урядник на новочеркасской стройке «приготовлением разных материалов», — а на самом деле он дома сидел.
По достижении 13 лет заставил его отец на службу ходить. Вослед Платову. Помнил Алексей Кисляков из рассказов, что старший Иван Платов сына своего Матвея именно 13 лет в службу определил.
