Глава 1
Неприятности у меня начались сразу же. Припоминаю теперь,
что в этом городе так бывало всегда. Однако, сходя с трапа самолета, я плохими
предчувствиями не мучилась и подозрениями не страдала. Ни о чем не тревожась, я
предвкушала одни удовольствия и не сомневалась, что встретят меня с почетом.
Меня и встретили.
Наручниками. Прямо в аэропорту.
Нет, не сразу. Я успела получить багаж и довольная катила
его за собой — новенький чемодан из кожи нильского крокодила, дорогущий ужасно.
Разорилась, ради прикола.
Катила стильный чемодан и кокетливо поглядывала на витринные
стекла аэропорта, неплохо играющие роль зеркал. Я любовалась собой и особенно
новым леопардовым пальто. Знаю, многие поступают иначе, но я в дорогу беру все
новое, особенно если еду в провинцию: надо же задавать там столичный тон. Тем
более, что в провинции зачастую одеваются так, словно живут от банкета и до
банкета, словно от приема до приема коротают свободную минутку у прилавков
магазинов, в прачечных, в автобусах, в метро. Там Ферре, Миссони и Версаче
никого не удивишь. Во всем этом они на работу ходят.
Кстати, о работе. Однажды в местном метро ко мне подошла
попрошайка — девица с ребенком на руках. Так вот на ней был пиджачок из того же
салона, в котором с глубочайшим отвращением одеваюсь и я. Скрою название
салона, чтобы не делать подлецам рекламу — кошмар, как там дерут! То есть
грабят, упаси вас бог подумать плохое — я не о сексе.
Здесь не могу не заметить: ужас, как богатеет русский язык,
просто на глазах богатеет: слова обрастают двойным и тройным смыслом. Уже и
фразы бросить нельзя, чтобы не брякнуть двусмысленности, так стремительно наши
слова меняют значение. Куда это придет неизвестно, но все чаще и чаще
приходится думать, когда говоришь, иначе сказанное приобретает неожиданно
извращенное направление. Год-другой и невинные “драть”, “пороть”, “жарить”,
“парить” смело будем относить к пошлым и даже охальным. Туда же скоро отнесут и
милейшее словечко “голубой”, не сомневайтесь. Скоро толковый словарь Ожегова
переименуют в “словарь матерных и бранных слов”, вот как цинично мы стали
смотреть на мир.
Но вернемся в аэропорт. Я катила дорогущий чемодан из
крокодила, любовалась отпадным пальто из леопарда и с нежностью думала о себе:
“До чего же я в своем вкусе! Молода, стройна и стильна! Просто повезло, что не
видит меня старушка Брижит Бардо — пламенный защитник животных, будто на нашей
планете больше некого защищать, будто всех людей уже защитили. Да-а,
старушка-Брижит убила бы меня. Особенно за крокодила. И за леопарда. И за пояс
из змеи. И за шагреневую косметичку. Боже, сколько зверья извели ради такого
животного как человек!”
Едва я об этом подумала, как ко мне подошел высокий
симпатичный милиционер, очень молодой, даже юный. С обворожительной улыбкой на
устах я приготовилась бодро давать автограф, но милиционер ни с того ни с сего
строго потребовал документы.
“Не узнал меня, — огорчилась я, но тут же повеселела: — Еще
бы! Ведь после развода с мужем я помолодела на десять лет! А после свадьбы с
Робертом сбросила еще лет двадцать, не меньше!
Стоп! Это сколько же мне тогда?
Да, переборщила слегка. Но по-любому, я теперь молодоженка и
изменилась неузнаваемо. Теперь меня даже соседские собаки не узнаю — лают как
сумасшедшие Не удивительно, что милиционер тоже меня не узнал”.
— Попрошу предъявить документы, — строго потребовал он, о
своем счастье не подозревая — не каждый же день знаменитости вроде меня
попадаются ему на глаза.
— Неужели вы не догадываетесь кто перед вами? — кокетливо
играя глазами, спросила я.
— Догадываться я не привык, конкретно хочу это знать, —
ответил юный милиционер, глядя на меня без всякого интереса.
— Ха-ха! — обрадовалась я возможности его огорошить. — Так
вы еще не в курсе какое важное событие произошло в вашем городе?
Милиционер слегка растерялся и спросил:
— Какое?
— Так слушайте, — с гордостью заявила я, элегантно отводя в
сторону леопардовую полу и упираясь рукой в свое роскошное бедро, изысканно
драпированное французскими шерстяными кружевами — стильный костюмчик от самого…
Впрочем, не стоит и ему делать рекламу.
Стоя в этой элегантной позе: одна рука небрежно брошена на
чемодан из крокодила, другая — на кружевном бедре, я многозначительно выдержала
длинную паузу и добилась своего: милиционер начал приобретать вид задумчивый и
рассеянный, что очень ему шло.
— Я вас слушаю, слушаю, — нетерпеливо бормотал он,
механически приподнимая фуражку и вытирая со лба капли пота.
“От меня и не таких в пот бросало! То ли еще будет!” —
подумала я и воскликнула:
— Слушайте!
И, выдержав паузу, снисходительно усмехнулась, после чего с
триумфом продолжила:
— Перед вами настоящая знаменитость! Наимоднейшая
писательница! Скорописица даже! Строчащий русский талант! А может и
гениальность!
— Да кто же вы? Кто?
— Я…
Ох уж эта молодежь, вечно она торопится — новой паузы он не
выдержал и с трепетом закричал:
— Ну же! Ну!
— Не нукайте, молодой человек, меня невозможно запрячь! К
тому же, я совершенно не лошадь!
— Не лошадь? А кто вы? Очень хотелось бы знать!
— Я аж целая Софья Адамовна Мархалева! — брякнула я и сразу
же пожалела.
Признаться, думала он падет ниц и поцелует подол моего
«леопарда», но этот сосунок в «пеленках» милиционера вдруг озверел и завопил:
— Ха?ха! Мархалева! Вас-то мне и надо, мошенница и
аферистка! Хватайте ее! Хватайте!
И меня схватили!
Самым неприятным образом — как это принято у стражей порядка
— на глазах у толпы. Пока я усердно перечисляла, сколько хорошего написала о
внутренних органах, меня (в леопардовом пальто!) грубо и не эстетично волокли в
«воронок». И толпа зевак глазела, будто я депутат или верблюд. Или Боинг-777.
Ужас!
У-жас!!!
В таких немыслимых условиях лишь невероятным усилием воли
удавалось сохранять присущую мне элегантность. Поверьте, в наручниках весьма
нелегко чувствовать себя неотразимой.
Впрочем, я неисправимая оптимистка. Даже от этого жуткого
инцидента у меня остались приятные воспоминания, чего не могу сказать о местной
милиции. Уж им-то, доблестным мужам, не забыть меня никогда. А вот я и по сию
пору с умилением вспоминаю ту грациозную пощечину, которую получил господин
полковник — он больше остальных меня унижал, изощренно обзывая то мошенницей,
то пройдохой, а то и вовсе старой воровкой.
