Кстати, она выбрала для себя розовые махровые сенполии. А
молодой человек, купивший для своей невесты фиолетовую малютку-Машеньку — она
давала имена всем своим цветам — долго не хотел отходить от прилавка, явно
стараясь произвести впечатление. Еле выпроводила его, уже начала сердиться,
стыдливо и озабоченно поглядывая на дверь.
Впрочем, сегодня она весь день посматривала на дверь. Зачем?
Будто ждала кого-то. Кого ей ждать? Она одна на всем белом свете. У нее нет ни
близких, ни родных, только подружки-сенполии.
И все же она ждала. Ждала, поглядывая из окна своего
крохотного магазинчика на двери метро.
Какая глупость!
Весь день высматривала и пропустила, пропустила его. В тот
момент, когда он вышел, она была занята постоянной покупательницей, симпатичной
статной брюнеткой, страстной любительницей всего и в особенности фиалок. На
этот раз брюнетка купила Светланок. Светланки очень, очень хороши! Маленькие
белые сенполии с серебристыми бархатными листочками. Просто чудо!
Пока она расхваливала брюнетке свой товар, из метро вышел
высокий красивый мужчина средних лет с густой шевелюрой, едва тронутой сединой.
Все в нем было респектабельно: и строгий костюм, и прическа, и галстук. В руках
дорогой английский портфель. Такие мужчины ездят на “Мерседесах”, их нечасто
встретишь в метро. Именно поэтому все обращали на мужчину внимание, некоторые
оглядывались ему вслед, он же был задумчив и не замечал вокруг ничего.
“Почему меня не встретили?” — гадал он, проходя мимо
цветочного магазинчика и бросая равнодушный взгляд на юную продавщицу, бойко
расхваливающую свой живой товар разодетой брюнетке, весьма интересной даме.
На брюнетке он задержал на секунду взгляд и машинально
отметил, что бабенка совсем ничего, даже очень и очень, вполне и вполне…
Отметил и дальше пошел, решая свою загадку.
“Странно, — думал он, — странно, что меня не встретили.
Опять помощники все перепутали. Да это и хорошо, — порадовался вдруг он. — Как
нормальный человек поброжу по городу. Сто лет так не бродил. А мне здесь есть
что вспомнить”.
Он жадно глотнул городской воздух и сказал:
— Черт! Куда я спешу? Куда я все время спешу?
Проходившая мимо невзрачная женщина интеллигентно
осведомилась:
— Простите, вы что-то спросили?
— Нет-нет, извините, я не вам, — смутился он, кланяясь ей и
мысленно отмечая: “Тетка — синий чулок, но я ей понравился”.
Игривое настроение охватило его. Он почувствовал свободу и
подумал: “Эх, хорошо, что меня не встретили. Времени навалом, аж до завтрашнего
утра, даже до обеда. По городу поброжу, на девушек поглазею. Девушки здесь
сумасшедше красивые! А какие здесь были денечки…”
Воспоминания нахлынули на него…
Хорошие воспоминания, но стало грустно.
“Совсем отвык от нормальных людей за этой кабинетной жизнью,
— пригорюнился он. — Помнится, я бабником был, пламенел от любого девичьего
взгляда, волочился за каждой юбкой… — Он удивился: — Куда все это ушло?
Куда? В песок. Все в песок, вся жизнь туда. Работа-работа,
обязанности-обязательства, интриги…
Забыл уже, что я мужик. Настоящие чувства грязью дорогой
подменил. Все какие-то фифы крутятся возле меня, какие-то задаваки, кривляки,
алчные все бабенки. И дружно чего-то хотят от меня, требуют, топают,
шантажируют… И угрожают.
Давно я не видел баб настоящих, тех, которые не охотятся, а
живут. Красиво живут: правильно, творчески, умно, со вкусом к тому, что имеют,
без иждивенчества, без идиотской погони за яхтами, замками, “мерсами”.
Настоящая женщина знает: замок хотеть — это пошло. Хотеть можно то, что возможно
собою объять. Остальное — мораль рабовладельца, что преступно, низко и дико —
из начала нашей эры эта мораль”.
Он окинул мысленным взором свою непростую судьбину и
удручился: “Да-аа, оторвался я от простых людей и попал в такое говно!
А жизнь идет. Жизнь мимо проходит”.
В этот момент он вдруг ощутил, что его томит, томит какое-то
чувство, чем-то брезжит эмоция, откуда-то из глубины сознания исходит
таинственный интерес… Вот только к чему?
Он покопался в себе и обнаружил там много приятного, целый
пласт, но все это ощущения… Даже не так — остатки эмоций, а вот каких? Он не
знал.
Начал вспоминать. Так в детстве бывало, когда играя с
большим увлечением, вкусное что-то съедал. Про лакомство уж и забыл — и на
языке не осталось, а приятное впечатление сохранилось, испытываешь удовольствие
и не знаешь уже от чего.
Так бывало и позже, когда красивая девушка улыбку дарила. Ее
лицо давно из памяти стерлось, и не помнишь уже о ней самой, а настроение все
хорошее…
Стоп! Девушка! Где я видел ее? Где?
В метро!
Нет, позже…
Что было позже?
Он оглянулся — от метро ушел не далеко. “Вернуться?
Вернусь”.
Медленно побрел в обратную сторону, посматривая вокруг и
напряженно пытаясь припомнить, отыскать эту мысль, что так растревожила.
Когда показался цветочный магазинчик, он встрепенулся: вот
оно! Вот! Шаг стал шире. И в памяти брюнетка всплыла.
“Нет, не то”. Поморщился. “Совсем не то”.
Напротив магазинчика двери метро.
Он остановился, подумал: “Дальше глупо идти, я там не был”.
И все же пошел, побрел к магазинчику, остановился у самой
витрины, бессмысленно поглазел на цветы. И вдруг словно молнией ослепило: она!
Продавщица фиалок! Тонкими гибкими пальцами достает с верхних полок горшки,
встала на цыпочки, изогнулась, сама как прекрасный цветок. Лиана — стройна,
высока, нежна.
“Вот оно что, — радостно он подумал. — Это она, та самая
девушка, из-за которой я настрадался мальчишкой. Да-да, это она. Смешно ловила
коленями мяч, любила грызть кончик косы своей пепельной и бегала, шлепая,
босиком. По лужам! По лужам! И хохотала! Смех высокий и звонкий”.
Сердце бешено заколотилось.
“Успокойся, — сказал он себе, — Да, это она, та, что любила
в дождь босиком бегать по лужам. Подол приподнимет и шлепает. И смеется. А смех
звонкий, тонкий — очень заразительный смех. Да, это она, ну и что?”
А вот что: душа ожила и восстала, а память просто взбесилась
— за секунду одну пронеслось все, что было длинною в юность и казалось давно
забытым, похороненным под монументами побед и руинами поражений.
“Но как же я сразу ее не заметил? — удивленно подосадовал
он. — Старею. Старею…”
И тут же порадовался: ”Но молодой еще глаз у меня. От меня
один глаз и остался. Мозгами все не то замечаю, фотографирую все какую-то чушь,
ерунду, а глаз выхватил, выхватил нужное, выхватил и запомнил”.
