Буду очень признателен вам, божественная Мархалева Софья
Адамовна, если окажете нам неоценимую помощь и проясните вопрос. То же касается
и выражений…”
Господин Судзуки еще раз пробежался глазами по перечню
“выражений”, нуждающихся в пояснениях, убедился, что ничего не упустил и
перешел к заключительной части письма.
«… Я просил бы у Вас, многоуважаемая Мархалева Софья
Адамовна, разрешения послать вашему издателю в честь выхода в свет Вашего
нового литературного шедевра, бочонок наилучшего сакэ. Знаю, что в вашей
прекрасной стране сакэ еще не столь популярно как нам хотелось бы и потому
спешу сообщить, что такой подарок в Японии традиционно считается официальным, а
потому бесчестья не будет: ваш многоуважаемый издатель может не беспокоиться о
том, что подношение кто-либо расценит, как взятку. Кроме того я нижайше прошу
Вас, многоуважаемая и достопочтенная Мархалева Софья Адамовна, принять от меня
весьма скромный дар, символизирующий наше согласие в сотрудничестве и, смею
надеяться, нечто большее — имею ввиду нашу дружбу.
С глубочайшим уважением, всегда преданный ваш слуга
Судзуки Хаято
(для Вас, просто Тацу).
Улыбаясь блаженно и мечтательно Великий Тацу вновь тряхнул
колокольчиком, стараясь придать лицу выражение бесстрастной озабоченности.
— Переводчика! — приказал он мгновенно появившемуся
секретарю.
И красавец Юдзан, не веря своим глазам, увидел как какой-то
очкарик входит в кабинет Великого Тацу раньше него, гонца из России — страны,
где у якудзы великие начинания!
И масса других важных дел.
Глава 17
Арнольд оказался парнем толковым, к самому дому машину свою
подкатил. Я даже струхнула:
— Не слишком ли вы расхрабрились?
Он ухмыльнулся:
— А чем я рискую? Подъехал с той стороны, на которую мало
кто забредает. К тому же, сам-то я не в бегах. И “быки” мне доверяют, никогда
не суют носов в мой драндулет. Да и не до нас им теперь. Как собаки режутся в
“преф”.
Я огляделась: и правда пустынно.
— Что-то очень уж подрасслабились ваши “быки”, — говорю я
Арнольду. — Хоть бы охрану какую выставили за ради прикола.
Он отвечает:
— Зачем? Кого им опасаться? Их самих здесь боятся все, даже
“менты”.
— Эх, занесла же меня нелегкая, — тяжко вздохнула я и
полезла вон из машины.
Арнольд разбудил Ефросинью и быстренько ей объяснил наши
планы на будущее. Подруга пришла в ужас и попыталась немедленно снова заснуть,
но мы ей не дали. Подтащили к шнуру и приказали:
— Вперед!
Фрося нервно спросила:
— Куда?
Я с пафосом изрекла:
— К вершинам спасения!
— Куда-а?!
От пафоса моего в глазах у бедняги отразился такой
запредельный ужас, что я не лишним сочла прозаически ей пояснить:
— Лезь обратно, на третий этаж.
— Я не скалолазка, — попятилась Фрося и без всяких причин
рассердилась: — Мархалева, послушай, не приставай! Бесполезно! Нет той силы,
которая затащит меня туда!
— Ошибаешься, есть, — заверила я, глазами указывая на своего
партнера Арнольда.
Ефросинья дернулась и попыталась бежать. Пришлось нам с
партнером глупую девку крутить и вязать. И кляп ей в рот, разумеется, тоже
пришлось пристраивать. Усердно работая, я приговаривала:
— Что за вздор, возвращаться не хочет она. Не об этом ли ты
мечтала пока мы бегали по лесам? Сама же ныла, что в доме тепло, а теперь лезть
не хочешь?
Думаю, Фрося имела что мне ответить, но молчала как рыба об
лед, опять же благодаря вовремя вставленному кляпу.
Кляп Ефросинье был очень к лицу. Так это было мило и мне
приятно, что даже мысленно и философски отметила, не отрываясь от дел: “Хороший
кляп — залог женской дружбы. С Тамаркой моей неплохо бы эту находку
практикануть. Вот у кого рот круглосуточно не закрывается, вот куда просится
кляп”.
Но хватит мечтать — вернемся под дом. Когда Ефросинья была
обезврежена, закапризничал мой Арнольд.
— Чепуха, — сказал он, — так у нас ничего не получится.
Связать мы ее связали, а как поднимем?
Ну мужики! Абсолютно безрукие!
Пришлось ему объяснять:
— Я одна ее вниз опустила, так неужели не поднимем вдвоем?
Поднимать, по-моему, легче.
— Ошибаетесь, — рявкнул Арнольд.
Да-а, мужик есть мужик! Любое пустяковое дело вмиг окажется
невыполнимым, если за него возьмется этот природы царь!
— Ваши предложения? — с присущим мне лаконизмом спросила я.
— Вы полезете первой и поднимете куль.
— Какой куль?
— Вашу подругу.
Ну, что я вам говорила! Так и вышло: оказалось, все делать
должна одна я!
Что ж, вежливо согласилась:
— Хрен с вами, полезу.
Сообщение Арнольда порадовало, причем во всех аспектах моей
философской мысли: и в том, — что наверх полезу, и в том, — что хрен с ним.
Я, поплевав на ладони, бодро взялась за шнур и попыталась
сделать пару шагов по стене — звон раздался ужасный: на первом этаже вылетело
стекло.
До сих пор удивляюсь, как “быки” не услышали.
А Арнольду удивляться некогда было, он хватался за голову и
шепотом мне вопил:
— Что вы наделали?
Оправдываться не в моих правилах, но ему объяснила, раз
попался такой бестолковый:
— Я тут ни при чем. Вы сами когда-нибудь пробовали лезть на
стену на каблуках десяти сантиметров?
— Так снимите их, — разъярился Арнольд.
— Невозможно. Теперь их только с мозолями можно снять, а
мозоли намертво прилипли к ногам. И вообще, что такое? Я настоящая женщина!
Неужели вы думаете, что я добровольно сниму свои каблуки ради какой-то паршивой
стены, если я их и в дебрях лесов не снимала?
— Не ради стены, а ради свободы! — с патетикой воскликнул Арнольд.
Вот что не идет ужасно этому деятелю порнухи, так высокий и
выспренний стиль. С презрением глядя в его бессовестные глаза, я спросила:
— Лезть на стену ради свободы? Какой свободы? Может, хотите
сказать, я должна постараться, чтобы свободно попасть в заточение?
Снова взбесился — ну мужики!
