И тут меня молнией будто прожгло.
— Ошибка? И Фроська брякнулась в обморок? — Я уставилась на
Арнольда: — Почему Ефросинья сознание потеряла?
Он с гордостью объяснил:
— Ну как же, агрегат мой увидела, и рассудок ее помутился,
не выдержал.
— А мне кажется, в этих порно-новостях она явно узнала
претендента на пост губернатора, — предположил мой умница-детектив.
— Правильно! — воскликнула я и бросилась приводить Ефросинью
в чувства.
Слава богу, она оказалась настоящей подругой — быстро
очнулась, это позволило мне незамедлительно ее допросить.
— Фрося, сейчас же, негодница, признавайся кто на экране так
дерзко меня поимел? — спросила я, подпирая руками бока.
И она, заливаясь слезами, призналась:
— Это сам ОН!
Все посмотрели наверх, но увидели потолок, а не небо и не
Всевышнего. Я возмутилась:
— Кто — он?
— Тот, кого я любила, — ответила Фрося и начала свой
рассказ.
Глава 24
Министр местного значения и художница мировой известности
В универмаг они вошли со служебного входа. Приоткрыв тяжелые
железные двери, она скользнула на узкую лестницу и пояснила:
— Мы поднимемся на второй этаж, а потом придется шагать по
торговому залу. Моя обитель на третьем, но этой лестницей туда не пройти. Когда
здание строилось, третьего этажа не предполагалось, он значительно позже
надстроен. Освещение тусклое здесь, смотрите не оступитесь.
Он усмехнулся:
— Я в курсе, что универмаг создавался в два приема, но не
знал, что здесь такие крутые лестницы.
— Это потому, что вы с парадного входа входили, а я не люблю
толпу. На этой лестнице не слишком чисто, зато до моей лачуги доберемся
быстрей.
Подумав, она добавила:
— Смотрите не потеряйтесь, когда пойдем через зал. В это
время там много народа.
И легко застучала каблучками по старым ступеням. Он поспешил
за ней. От зеленых обшарпанных стен исходила душная влажность и поражала
хлипкость перил. И почему-то казалось, что в любую секунду вырастет на пути
приведение.
Хотя, привидения не в универмагах, а в замках живут. Но ему
казалось именно так. И от этого к ощущениям страха потери и радости обретения
добавлялась загадочность. И таинственность. Он не решался спросить как вышло,
что она живет именно здесь. И всегда ли живет? И вообще, кто она? И, главное,
как это чудо зовут?
Поднявшись на второй этаж, они прошли длинным узким
коридором и уткнулись в еще одну тяжелую железную дверь.
— Здесь тугие пружины, — прошептала она, — вам придется мне
немного помочь.
Дверь действительно открылась весьма неохотно — по глазам
ударил яркий солнечный свет, от которого в полутьме лестницы и коридора успели
отвыкнуть и он, и она. Девушка виновато взглянула и попросила:
— Пожалуйста, не обижайтесь, но дальше порознь пойдем.
И сразу стало понятно, чем ее не устроил парадный вход.
— Конечно, я все понимаю, — ответил он. — Конспирация
превыше всего.
— Мне не нравится это слово, — нахмурившись, сказала она, —
я никого не боюсь, но иногда люди не понимают самых простых вещей. Мне не
хочется, чтобы о нас плохо даже подумали.
— И уж тем более не будем давать почву злым языкам, — с
улыбкой добавил он. — Я все понимаю. Светлые вещи от случайного глаза пачкаются
иногда.
— Не иногда, а слишком часто, — вздохнула она и, шагнув в
зал, испуганно оглянулась: — Но смотрите не потеряйтесь!
Он успокоил ее:
— Нет-нет, я отстану на три шага, не больше.
Она летела по залу мимо секций одежды, обуви, тканей, а
вслед ей неслось: “Ефросинья, привет!”, “Фрося, как поживаешь?”, “Куда, Фросик,
спешишь?”, “Остановись, Фросюшка, поболтаем!”.
Было видно, что она здесь любимица. И еще, он узнал
(наконец!) как это чудо зовут.
“Ефросинья! Древнее имя. И очень красивое. Да, эту девушку
должно звать именно так”, — подумал он, отчетливо понимая, что принял бы имя
любое, хоть Пелагея, хоть Катерина, хоть модное нынче Стефания.
Он, послушно отстав на три шага, шел за ней и с удивлением
констатировал, что ни одного взгляда на себе не поймал: все смотрели только на
Ефросинью — издали ее замечали и провожали улыбками добрыми, радостными.
“Как же мы дальше пойдем? — встревожился он. — Если все
смотрят ей вслед, то обнаружат, что мы войдем в одну дверь. А она ничего не
говорила о том, как в дальнейшем мне действовать. Что теперь делать? Просто за
ней идти? Или остановиться и ждать?”
Он поймал себя на мысли весьма непривычной: “Начал
заботиться о других и подстраиваться под того, от кого независим. А может, уже
зависим? Да нет!”
Какая разница ему кто и что подумает об этой девчонке? Он
видит ее первый и последний раз — так его мир устроен. У него плотная,
расписанная на годы вперед жизнь. Хоть в доску разбейся, Ефросинье в ней места
нет. Зато и у стен есть глаза и уши. Если крамольное что узнают, несдобровать
ни ей, ни ему. Особенно, конечно, ему — что ей терять?
Она пересекла длинный торговый зал, завернула за угол к
лестнице и остановилась у лифта. Он сообразил, что поджидает его и неспеша
подошел. На третий этаж поднялись вместе. На его немой вопрос она хохотнула:
— Пусть думают, что вы случайный попутчик.
Он согласился:
— Правильно, пусть так и думают, не обращая внимания на
детали.
— На какие детали? — удивилась она.
— На то, что я через весь зал топал за вами, не заглянув ни
в одну из многочисленных секций.
— А может вы хотели на третий этаж подняться на лифте. Так
многие делают. Лифт только в этом крыле.
— А вы хитрая.
Она испуганно спросила:
— Это ваше первое разочарование?
Он покачал головой:
— Нет, второе. Первое, это то, что я значительно старше вас
и совсем не свободен.
— Мы еще не знаем имен друг друга, а разочарований уже
скопилось изрядно: целых три.
Двери лифта открылись.
— Что дальше? — спросил он. — Я имею право рядом с вами
идти?
— Да, — кивнула она, — здесь нас никто не увидит. Сразу за
лифтом лестница, ведущая прямо ко мне.
— Еще лестница? А я думал, что в этом здании три этажа.
