— И что из этого получилось? — заинтересовался мой детектив.
Фрося заплакала в три ручья, а Арнольд сообщил:
— Якудза-пахан про роман их узнал и обрадовался. Покоя ему
не давал этот универмаг. Злился он на художницу, все в толк взять не мог, как
сопливая девка опередила его, по дешевке приличную собственность раньше Якудзы
скупила.
Я опять воззрилась на Фросю:
— Действительно, как? Как ты дешевую собственность раньше
Якудзы скупила?
— Мой двоюродный брат был правой рукой губернатора, — сквозь
слезы призналась подруга, чем Арнольда просто убила.
— Неужели! — страшно горюя, воскликнул он. — Хорошим братан
твой был мужиком! Я пил с ним однажды на празднике, на дне города.
— Как же вы с ним пересеклись? — всхлипнув, спросила Фрося.
— А случайно! В самый разгар праздника мы встретились под
столом с твоим братаном. Правил, он с губернатором, правда, хреново, но зато
как, чертяка, пил! Да-а, хороший был парень!
Я удивилась:
— Был? Почему это “был”?
Арнольд украдкой смахнул скупую мужскую слезу и сообщил:
— Потому что Якудза его пришил, как и всех, кто не лег под
него. Пришить-то пришил, а поздно, универмаг уже у девчонки. Вот и начал пахан
копать под художницу. Просто нахрапом брать страшно ему, а ну как заграница
поможет, из-за художницы шум поднимет.
— Да, — согласилась я, — у подруги моей за границей много
поклонников.
— Не у меня, у моих картин, — обиженно пискнула Фрося.
— Вот и обрадовался Якудза, — продолжил Арнольд, — когда
узнал про статью и роман. Наконец-то и у художницы обнаружилось слабое звено.
Для начала девчонку легонько пугнули.
Ефросинья зло сверкнула глазами:
— Легонько? Подожгли цветочный мой магазин! Ни одной не
осталось фиалочки! Все погибли!
— Изверги! — гаркнула я, хоть и слабости к цветам не имела.
— Креста на них нет!
— Эт-точно, — согласился Арнольд. — Я историю эту слыхал
краем уха, но и тогда подивился как Якудза жесток. Вот когда я дал себе
страшную клятву не попадать под горячую руку Якудзы!
Я возмутилась:
— А он все о любимом себе! Да на кой ты нам нужен! Ты и
пафос твой! Клятву он дал!
Отчитав Арнольда я обратилась к подруге:
— Фрося, что дальше-то было? Рассказывай поскорей, пока я
еще живая!
Она вытерла слезы и тяжко вздохнула:
— А дальше ты знаешь. Наехали на меня по полной программе.
Только сейчас и узнала, что причастен к наезду Якудза, а тогда все гадала, да
какой там!
Фрося махнула рукой и продолжила:
— Разве такую загадку без помощи разгадаешь. Да и некогда
было. Пришли бандиты ко мне и спросили: “Цветочный ларек твой сгорел?”
“Сгорел”, — отвечаю. Они ухмыляются и говорят: “Значит видишь ты, что шутить с
тобой не намерены. Поэтому быстро бумаги все нам подпиши и от универмага
отваливай”.
Я ахнула:
— И ты подписала?
— Почему, — обиделась Фрося, — я спросила, чем они угрожают,
если не подпишу. Вот тогда-то они и сообщили, что будет плохо ЕМУ.
— Кому? — это мы хором спросили: я, мой детектив и Арнольд.
— Кому-кому, этому, губернатору, — ответила Фрося и шмыгнула
носом, кивнув на экран.
— Точнее, тому, кто метил туда, — злорадно вставил Арнольд.
Детектив мой так из-за истории этой расстроился, что светлый
разум свой потерял, иначе с чего бы он глупо спросил:
— Куда?
— Что — куда? — удивился Арнольд.
— Кто куда метил? — повторил вопрос детектив.
— Фроськин министр на пост губернатора! — рявкнула я,
страшно психуя.
И, разумеется, не удержалась, вынуждена была правду сказать
прямо в глаза:
— Дура ты, Фроська! Из-за чинуши какого-то универмаг свой
отдала! Да гори он синим пламенем, этот министр!
— Взяточник он, сто пудов, еще тот! — вставил Арнольд и в
оправдание нелогично добавил: — А кто нынче не взяточник?
Я поощрила его:
— Эт-точно, нынче все или берут или дают.
— Не страна, а публичный дом, — философски обобщил детектив.
Мне стало до боли обидно. И за подругу и за страну.
— И в этом публичном доме Фроська моя решила играть в
благородство! — психуя, воскликнула я. — Мало того, что министр, так еще и
намылился в губернаторы! Разве приличный человек станет себя так вести? Это же
все одно, что прилюдно признаться: “Я тут слямзить у вас хочу все, что плохо
лежит, поэтому голосуй за меня, добрый народ”.
— Эт-точно! — согласился Арнольд. — А в нашей стране все
плохо лежит.
Возражений я не нашла, и от этого мне почему-то стало еще
обидней.
— Не стоит он Фроськиного универмага, старый жлоб! — зло
рявкнула я. — Даже шоколадки девушке не подарил, а она за него такую
собственность отвалила! Сумасшедшая, честное слово!
— Я же любила его! — закричала подруга и опять зарыдала.
— Да-а, — задумчиво пропел детектив, — есть еще женщины в
русских селеньях.
Теперь мне стало досадно:
— Конечно есть, я ради бывшего мужа Роберта жизнью своей
рисковала. Но жизнь — это жизнь, а универмаг — это универмаг.
— Да еще трехэтажный! — вставил Арнольд.
— Да еще в центре города! — добавила я. — Даже мой бывший
муж Роберт…
Закончить я не успела — Фрося перестала рыдать и
взволнованно осведомилась:
— Почему Роберт бывший? Неужели вы развелись?
Я поразилась ее наивности и с чувством воскликнула:
— А ты считаешь, что после моего оргазма с твоим неудавшимся
губернатором Роберт захочет оставить меня своею женой? Не говорю уже о
свекрови!
Фрося схватилась за голову:
— Господи! Ужас какой! Рушится жизнь самой Мархалевой!
Ну и позднее у девушки зажигание. Я ее успокоила:
— Жизнь моя давно уж разрушилась, в тот самый миг, как черт
меня дернул прилететь в ваш мафиозный город.
Вот зачем я это сказала? Несправедливость себе позволила.
Будто у нас другие есть города, не мафиозные. По этому поводу у меня, как у
политика, мгновенно назрела целая речь, пламенная, с призывом к народу, но
детектив прозаически меня перебил.
