— Зачем платить, — ответила я, — если в нашей стране хватает
того, что плохо лежит. Нагнись и бери бесплатно.
Здесь я помянула свою бизнесменку-Тамарку, которая
воровством пирожков в школьном буфете проложила себе дорогу в светлое будущее,
наступившее для нее сразу же, как нашу страну скоропостижно скрутила рыночная
демократия. Тамарка была в первых рядах тех, кто с демократическим
свободолюбием превращал нашу страну в рынок, типа базар. Натренировавшись на
пирожках, она потянула из закромов родины такие богатства, каких там, казалось,
и не было. Теперь Тамарка владелец заводов, газет, пароходов…
Говорила я вдохновенно, как всегда говорю, осуждая подруг.
Верзилы умнели на глазах и слушали меня с неослабевающим интересом, а вот
Интеллигентный с чего-то вдруг поглупел и взбунтовался, рявкнув:
— Молча-ать!
Разумеется, я не замолчала, поспешно сообщив, что Тамарке
плевать на долги — суды она все купила.
Интеллигентный махнул на меня рукой и не на шутку
встревожился, глядя на синеющего Арнольда.
— Что, братан, и в самом деле так плохо? — спросил он. —
Неужели работать не сможешь?
— Да работать-то я смогу, член в моем деле не главное, —
весьма противоречиво успокоил его Арнольд, будто забыл, что совсем недавно
утверждал обратное. — Работать я буду, только не договаривались мы так. Не знал
я, что мне подсунут дикую стерву. Партнерша опасна. За риск надо платить. За
травму тоже.
— А-аа, вот ты о чем, — успокоился Интеллигентный. — За
травму доплатим как за производственную. Риск еще выше оценим.
Я возмутилась:
— Ему, развратнику, значит, доплатите! А мне, порядочной
женщине, как же?
— Ты тоже в обиде не останешься, — туманно заверил меня
самый огромный верзила, очнувшись от повести про Тамарку.
Терпеть туманностей не могу — я повторила попытку бежать. С
криком “я не такая!” бросилась к окну, и опять неудачно. Меня снова схватили и
поволокли к двери, за которой (я не сомневалась) была съемочная площадка.
— Ни за что! Никогда! Даже и не надейтесь! — вопила я,
храбро и не жалея французского костюма отбиваясь от пятерых верзил.
Клянусь, они уже раскаивались, что связались со мной. Царапалась
и лягалась я так, будто делала это последний раз в жизни, они же обращались со
мной осторожно, поскольку боялись повредить мой “фэйс”, как выразился
Интеллигентный — видимо, полиглот и большой любитель английского.
— Никогда! Ни за что! — страшно орудуя ногтями, вопила я.
— Тихо, тихо, — уговаривали они.
В конце концов верзилам надоело. Самый огромный воскликнул:
— Мы заплатим тебе, черт возьми!
— Платите, сволочи, в евровалюте! — заявила я, мгновенно
стихая.
Меня отпустили.
Ну, в “евро” не в “евро”, но Интеллигентный отслюнявил
дрожащей рукой триста долларов и мрачно протянул мне купюры.
Три жалкие бумажки! Я рассмеялась ему в лицо.
— Да-аа? — удивленно пропел Интеллигентный и отслюнявил еще
две.
— Здесь не панель, — сказала я, твердо решив вцепиться в
рабочий орган Арнольда бульдожьей хваткой сразу же, как предоставится случай.
Интеллигентный тревожно взглянул на часы, сокрушенно покачал
головой, вздохнул и отслюнявил еще две бумажки.
— На, зараза, бери и больше просить не смей, — процедил он.
Я удивилась:
— С чего это вдруг?
— Больше у меня нет с собой, — буркнул Интеллигентный,
нахально запихивая обратно в карман толстенную пачку “зеленых”.
— Как нет? — возмутилась я. — Как это нет, когда глаза у
меня на месте.
— Пока, — уточнил самый крутой, чем насмешил Арнольда.
Мой партнер просветлел, представив меня безглазой —
настроение у него поднялось.
У меня же, напротив, совсем “опустилось”, но виду я не
подала.
— Чем глядеть на тебя, лучше и вправду родиться слепой, —
небрежно бросила я Арнольду и обратилась к жлобу-Интеллигентному: — “Бабки”
гони. Работать я не привыкла, даром — тем более.
— “Бабок” нет у меня, — нагло ухмыляясь, ответил он.
— А что в карман положил?
— То не мое, то пахана.
Я рассудила: “Пахан он потому и пахан, что с ним не
договориться”.
— Фиг с тобой, — согласилась я, тщательно укладывая то, что
урвала, за лиф комбидреза и не собираясь добровольно расставаться с этим ни при
каких обстоятельствах.
Выполнять прихоти верзил и партнера я тоже не собиралась, но
об этом умалчивала, кротко и глупо похлопывая глазами.
Таких дур мужики обожают, поэтому верзилы вздохнули с
облегчением и расслабились, да поспешили — не знали они, что я за штучка. Вдруг
одна из дверей распахнулась, оттуда выбежал маленький человечек и пропищал:
— К съемкам все готово.
Демонстрируя супер реакцию, я сразу вцепилась в “фэйс”
крутого верзилы — он ближе стоял.
— Никогда! Никогда! — визжала я, безбожно царапаясь и
лягаясь.
А зачем себя ограничивать, раз уж так повезло, что и я
попала в неприкасаемые — не все же одной Тамарке иметь привилегию так
беспредельничать и борзеть, что даже самый отъявленный чиновник (взяткобратель,
мерзавец и плут) тронуть ее не смеет — боится руки испачкать.
До Тамарки, разумеется, мне далеко, но и я беспредельничала
как могла, пользуясь тем, что мой “фейс” верзилам жизни дороже: и ногтями
орудовала, и каблуками молотила куда ни попадя и выражений при этом не
выбирала.
Верзилы пришли в отчаяние. У Интеллигентного крошка летела с
зубов, но он взял себя в руки и терпеливо начал меня уговаривать, словно
маленькую.
— Ну чего ты боишься, дурочка? — увещевал он. — Ты же баба.
Секс — дело конкретно твое, тебе дело привычное. И не пыльное, мы же не
картошку сажать тебя заставляем.
Много чего говорил, но я оставалась неумолимой — такой
выдала им концерт! Бенефис еще тот!
Маловато, жаль, зрителей было.
— Удавлюсь, а на промискуитет1 не пойду! — дурным голосом
вопила я, сражая верзил эрудицией. — В моногамности выросла в ней и умру! Что
скажет мой восемнадцатый муж?! Что скажут единственные подруги, соседи?!
Верзилы опешили и изумились.
— У нее есть муж! — закричал самый огромный. — Про это
базара не было.
— Хорошо, что муж. Так даже прикольней, — успокоил его
Интеллигентный и пояснил: — Больше кипешу будет.
