— За ними! — вопит Пабло Гарсия Велес. — Отступают! Не давай уйти! Кончай их!
Веллер и Францманн, легко раненные — у одного глубоко рассечена бровь, у другого проколото плечо, — знают, что почтарь в данном случае выдает желаемое за действительное, пребывая в плену иллюзий, под сенью химер, а потому понимающе переглядываются, отбрасывают ружья и бегут сквозь колоннаду, пригибаясь под пулями, летящими с площади. Так достигают они Провинсии и там сталкиваются с несколькими французами, которые, к несказанному удивлению гвардейцев, при виде двоих в мундирах и без оружия не проявляют враждебных чувств, более того — даже помогают перевязать раны. Мешая французские и немецкие слова, Веллер и Францманн объясняют, что получили их, когда пытались разнять сражающихся.
— Но с испанцами этими, vous savez,
[30]
никакого сладу нет, — говорит Францманн. — Форменные зверюги, все до одного. Ja.
[31]
Вслед за тем, руководствуясь указаниями французов, растолковавших, как идти, чтобы не влипнуть в беду, оба валлонца направляются вниз по улице Аточа к Главному госпиталю, где намерены излечить свои раны. Спустя несколько часов, уже ближе к вечеру, венгр и эльзасец вернутся в казармы — без приключений, но в тягостном предчувствии столь же неотвратимой, сколь и суровой кары за самовольное оставление части, сиречь дезертирство. И с несказанным облегчением убедятся, что из-за всеобщей неразберихи никто их отсутствия даже не заметил.
* * *
Гораздо меньше повезло портному Антонио Гальвесу, который после того, как рассеялся отряд, дравшийся у арки Кучильерос, попытался спастись бегством. Когда он несся с улицы Нуэва на площадь Сан-Мигель, вслед, дробя облицовку тротуаров, хлестнула картечь, и портной рухнул наземь — несколько пуль попало ему в ноги. С неимоверным трудом поднявшись, вновь бросается было бежать, шатаясь, спотыкаясь и хромая, — люди с балконов кричат и подбадривают, — но, сделав всего несколько шагов, валится как подкошенный. Ползет, но настигающие французы, несколькими залпами очистив балконы от сочувствующих, нагоняют его и зверски избивают прикладами. Он сочтен мертвым и оставлен валяться на мостовой, но несколько позже добросердечные женщины подбирают его, переносят в дом по соседству, приводят в чувство и выхаживают. Антонио Гальвес выжил, но остался до конца дней своих калекой.
* * *
Неподалеку от этого места, благополучно покинув Пласа-Майор, ищет своего отца сапожник Пабло Гарсия Велес, 20 лет. Когда на подмогу французам, снова бросившимся в штыки, прискакали с улицы Империаль сколько-то кирасир и под их палашами погибли остатки отряда, дравшегося под аркой Кучильерос, сапожник с отцом — сорокадвухлетним мурсийцем Фелипе Гарсией Санчесом — потеряли друг друга в суматохе. И сейчас, сунув нож за пазуху, утирая кровь, сочащуюся из неглубокого разреза на, как сказали бы лекаря, «волосистой части головы», в изнеможении от боя и бега, он, припадая к стенам, прячась в подворотни, сторожко кружит по окрестностям, отыскивая отца и того не зная, что в эту минуту Пабло Гарсия Велес, сумевший добежать только до угла улицы Пресиадос, уже распростерт на мостовой с двумя пулями в спине.
— Берегитесь, сеньор, дальше не ходите. Там французы!
Гарсия Велес оборачивается, вздрогнув от неожиданности. В полутьме подъезда, на деревянных ступенях он видит девушку лет шестнадцати.
— Подымайся, барышня, домой. Опасно здесь.
— А это не мой дом. Я пережидаю, когда можно будет выйти.
— Ну, тогда сиди. Жди, пока не стихнет.
Гарсия стоит на пороге, оглядывая улицу в оба конца. Все вроде бы тихо, если не считать одиночных выстрелов, доносящихся с Пласа-Майор. Шагах в пятнадцати от подъезда на мостовой навзничь лежит убитый.
«Господи, сделай так, чтобы отец успел уйти целым и невредимым», — думает сапожник.
И тотчас вспоминает о других. Обо всех, кого разметала последняя атака французов. Убегая, он оглянулся и увидел, что многие товарищи его поднимают руки, сдаваясь. Едва ли их помилуют, мелькнула в голове мысль, если трупы стольких лягушатников устилают подступы к площади.
— Хотите хлебца кусочек?
У Гарсии Велеса во рту маковой росинки не было с тех пор, как он рано-рано утром вышел из дому. И, присев на ступени рядом с этой девушкой, он принимает от нее половину краюхи из тех двух, что лежат у нее в корзинке. Девушка не блещет красотой, но вовсе и не дурна. Называет свое имя — Антония Ньето Кольменар, объясняет, что швея, живет в этом квартале, в доме по соседству с церковью Святого Иакова. Вышла за покупками на площадь, а тут нагрянули французы, вот она и спряталась в ближайший подъезд.
— Гляди, подол в крови выпачкала, — говорит сапожник.
— У вас тоже кровь на руках, да и на лице.
Гарсия Велес с улыбкой оглядывает темные запекшиеся сгустки на пальцах и рукояти ножа. Потом дотрагивается до здоровенной ссадины под волосами и кривится от боли.
— На руках-то — это французская кровь, — слегка напыжившись, говорит он.
— А я испачкалась, когда наклонилась вон над тем убитым, хотела как-то ему помочь, да ничего не смогла. И прибежала сюда… А оттого что я в крови, меня не впускают никуда. Как увидят, так и захлопнут дверь перед носом. Если вообще, конечно, отворят… Неприятностей никому не надо.
Сапожник слушает вполуха, жадно откусывая хлеб. Но уже третий кусок проглотить не получается — во рту сухо. «Жизнь бы сейчас отдал за кварту вина», — думает он. И с этой мыслью поднимается по лестнице, стучит в три-четыре ближайшие двери. Никто не открывает и не откликается, и Гарсия Велес, смиряясь с неудачей, идет вниз.
— Трусы проклятые, сатанинское отродье… Хуже лягушатников, ей-богу!
Девушка меж тем, подхватив на руку корзинку, выглядывает из дверей на улицу:
— Стихло все… Пойду…
Гарсии Велесу эта мысль не кажется удачной.
— Повсюду французы, — отвечает он. — И они не щадят никого. Выжди еще малость.
— Да я уж и так из дому ушла — и запропала. Мать, наверное, с ума сходит.
И, боязливо поглядев в обе стороны, девушка подбирает немного подол и торопливо уходит. Гарсия Велес провожает ее глазами. В этот миг от здания кортесов слышится цокот копыт, сапожник оборачивается и видит пятерых кирасир, которые мелкой рысью едут вверх по улице. Заметив впереди девушку, они шпорят коней и с криками радости проносятся мимо подъезда. Гарсия беззвучно загибает в три господа мать. Девушке нипочем не скрыться — даже и думать нечего.
«Ну, вот тебе и конец пришел, Гарсия Велес».
Так говорит он сам себе, готовясь принять неизбежное. И, семижды щелкнув тугой пружиной, раскрывает наваху.
Из окна второго этажа, выходящего на Калье-Майор, прячась за шторой, служитель королевской библиотеки Лукас Эспехо, 50 лет, проживающий с престарелой и обезножевшей матерью и незамужней сестрой, видит, как пятеро кирасир скачут за убегающей девушкой и вот, настигнув, передовой всадник грудью своего коня сбивает ее с ног. Трое рысят дальше, а двое остаются и заставляют лошадей выделывать вольты вокруг поднявшейся на ноги перепуганной девушки. Она снова пытается ускользнуть, но кирасир, перегнувшись с седла, грубо ухватывает ее за волосы. Девушка отчаянно отбивается, выворачивается и впивается ему в руку зубами. Тогда кирасир наотмашь обрушивает на нее удар палаша.
