— М-м…
— Тащи сюда весь товар! — крикнули из толпы. — Посмотрим!
— Да, тащи все! — поддержал народ.
— Мне понадобится помощь, — сказал торговец. — Один я все не донесу.
Как дети, троянцы побежали к кораблю и скоро вернулись с коробками, мешками и тачками. Товар разложили на площади, и купец стал его показывать и называть цену. Присутствующие сопровождали его слова веселыми замечаниями и вступали в торги.
Шерстяные ковры, алебастровые сосуды, плетеные шляпы от солнца, расписные вазы, гребни из слоновой кости разошлись быстро. Более крупные вещи, как, например, инкрустированная мебель, действительно редкой красоты, уходили медленнее. У купца и в самом деле оказалось еще несколько статуй, но меньшего размера и не сфинксы. Их тоже купили, чтобы украсить внутренние дворики. Раздался голос матроны:
— Давайте дождемся ярмарки, посмотрим, что там предложат!
Парис шепнул мне на ухо:
— А мы что-нибудь купим для нашего нового дома?
— Нет. Как можно покупать мебель для дома, который существует только в мечтах? Я не уверена в надежности будущего жилища и считаю преждевременным покупать что-либо для него.
Товару значительно поубавилось, веселая толпа потеряла к нему интерес и начала повторять:
— Сокровище греков! Сокровище греков!
Купец недоуменно повернулся к одной из тележек:
— У меня есть несколько кувшинов из Микен, с очень красивыми ручками.
Но люди закричали:
— У нас есть сокровище греков, самое главное их сокровище! Елена Прекрасная! Спартанская царица!
— Сколько мы за нее заплатили? — спросил кто-то.
— Ничего! Она досталась нам бесплатно, в подарок!
— Надо выпить за это!
И по рукам пошли мехи с вином.
Я заметила, что Приам, стоявший возле сфинкса, нахмурился, когда услышал эти крики.
Когда мы вернулись к себе, Парис с сожалением сказал:
— А мне очень понравились стулья у этого торговца! На них так хорошо сидеть у камина. В новом дворце у нас будет много каминов!
Троянцы предпочитали более роскошную обстановку по сравнению с той, к которой привыкли мы в Спарте. Даже Парис, который вырос в хижине пастуха, стремился к роскоши. Наверное, у них это в крови.
— Твой отец поступил очень… щедро.
Я хотела сказать «расточительно», но воздержалась от критики.
— Он считает себя отцом города и хочет, чтобы дети были счастливы.
Какое баловство! Я вспомнила своего отца и его суровость. Отец… Как он поступил, когда, проснувшись утром, не обнаружил меня? Мог ли он созвать бывших женихов, чтобы объединить их? А матушка… А Гермиона… Я мучительно хотела их видеть, но они недостижимы. Я отказала Идоменею потому, что Крит далеко от Спарты. Я не хотела, чтобы меня от родного дома отделяло море. А теперь…
— У тебя печальный вид, — сказал Парис, подходя ко мне.
— Я вспомнила свою семью, дочь.
— Мы же знали, что будет трудно.
— Я не знала, насколько трудно и горько, — честно призналась я: невозможно ощутить всю боль разлуки заранее. — Парис, ты хочешь ребенка?
— Да, конечно. Я хочу, чтоб у нас был ребенок. Но он не заменит Гермиону. Один ребенок не похож на другого, так же как один отец — на другого. Я не Деифоб, а Деифоб — не Гектор.
— Я понимаю это!
Он хотел успокоить меня, но причинил новую боль.
— Я все понимаю! Но ребенок принесет нам радость.
Радость, которая будет жить рядом с болью разлуки.
— Будем надеяться, что боги пошлют нам сына или дочь, — сказал Парис.
Прости меня, Гермиона, мысленно просила я. Я не хочу заменить тебя, я знаю, что это невозможно. Я хочу только быть матерью.
На следующее утро я получила приказ — под видом приглашения — прийти к Гекубе и ее дочерям на женскую половину дворца. Я не знала, то ли радоваться тому, что меня признали своей, то ли пугаться. Царица никогда не звала меня к себе со времени моего приезда в Трою. Я поделилась своими сомнениями с Парисом.
— Наверное, она чего-то хочет от тебя. Не давай опрометчивых обещаний.
Итак, мои опасения подтвердились.
— Хорошо, я буду осторожна, — пообещала я.
Когда я вошла в назначенное время, то застала Гекубу уже с дочерьми. Значит, они собрались заранее. Гекуба стояла в центре, и мне вспомнилась гордая Ниоба в окружении своих прекрасных семерых дочерей. Одна из женщин, самая высокая, была не дочь, а Андромаха, которая стройностью и изяществом напоминала тополь. Но остальные девушки были дочерьми Гекубы и окружали ее, как цветы: все разные, но яркие, с сияющими глазами. Одну я никогда раньше не видела, она была младше всех, примерно тех же лет, что и Гермиона. Зависть охватила меня, но я заставила себя улыбнуться и спросила младшую:
— Как тебя зовут? Я тебя раньше не встречала.
— Филомена, — вежливо ответила девочка.
— Это моя младшая дочь, — сказала Гекуба. — Ей от роду десять троянских зим. Одна из них была очень снежной! Остальных ты знаешь?
Кого-то я знала хуже, кого-то лучше, но ни одну хорошо. Креуса почти не расставалась с Энеем, поэтому я всегда видела ее рядом с ним. Кассандру, с ее рыжими волосами, узнать было легко. Лаодику — ту самую, которая при первой встрече говорила о замужестве, — я, конечно, узнала, но с тех пор мы не виделись. У совсем юной девушки внешность была необычная, но запоминающаяся: нос слишком длинный, губы слишком тонкие и прямые, лоб чересчур большой, но странным образом эти черты сочетались в притягательное лицо, которое невозможно забыть. Едва я подумала об этом, как Гекуба, словно прочитав мои мысли, обняла дочь и поцеловала в щеку:
— Поликсена, ей всего двенадцать.
Последней была хрупкая темноволосая девушка удивительной красоты, которую звали Илона. Она только смотрела, говорила мало. Я не поняла, чем объясняется ее молчаливость: застенчивостью или враждебностью. Поначалу их бывает трудно различить.
Девушки разошлись по сторонам, словно рассыпался разноцветный букет. Все они носили одежду разных цветов, и я подивилась богатству выбора тканей, доступному в Трое. Стол у стены был завален рулонами тканей самых разных цветов.
— Теперь, когда ты стала дочерью Трои, тебе надлежит присоединиться к нам, — сказала Гекуба, оценивающе глядя на меня. — Я по рассеянности забыла пригласить тебя раньше.
— И я была единственной в этом обществе, кого родила не Гекуба, — пожаловалась Андромаха и тут же добавила: — Хотя, конечно, она относится ко мне как мать.
— Придет время, и еще кто-нибудь из моих сыновей женится, — сказала Гекуба. — А дочери выйдут замуж. Пока такое счастье выпало только Креусе. Но мы поправим положение. Для этого мы и собрались.
