— Вот еще один сумасшедший, — сделал вывод отец.
Он пожал плечами и жестом приказал незнакомцу удалиться, но свирепый командир наклонился и зашептал что-то на ухо отцу. Отец посмотрел на Геланора.
— Впрочем, останься. Может, ты мне пригодишься…
Мы пошли прочь от воинственной компании и несимпатичного предводителя.
— Что все это значит? — спросила я Менелая. — Почему отец хочет иметь дело с этими людьми?
— Их командир — человек, который живет войной. Такого полезно иметь под рукой.
Мы вежливо отказались от вина, которое разливал по кубкам снующий среди толпы слуга. Густое сладкое вино было очень крепким, его следовало разбавлять водой.
— Но мы ни с кем не воюем. Для чего же он понадобился отцу?
— Возможно, для охраны, — предположил Менелай. — Этот парень, похоже, не привык считать ворон.
— Какой парень? Геланор или командир?
— Да оба они хороши! У Геланора ум острее, у Линка рука сильнее. Интересно, кто кого, если дело дойдет до драки?
— Но пока они оба состоят на службе у отца, они, наверное, должны действовать заодно, — сказала я не столько утвердительно, сколько вопросительно, но Менелай ничего не ответил.
Мы приближались к шатру, в котором выступали барды: оттуда доносились нежные звуки лиры.
Спарта славилась своими музыкантами и поэтами, и мне очень хотелось послушать их. Эта возможность была частью моей новой свободы, и я хотела насладиться ею в полной мере.
— Лучше не слушайте его, на соревнованиях певцов он всегда проигрывает.
Темнолицый человечек сделал пренебрежительный жест и преградил вход в шатер. А по-моему, бард играл очень даже неплохо.
— Зато ты, наверное, всегда побеждаешь? — спросил Менелай.
— А как же! — Коротышка пожал плечами, словно говоря: «Победа над такими бездарностями не делает чести».
— Прежде чем судить, послушаем, — сказала я и переступила порог шатра.
Певец заканчивал свое выступление: он воспевал великие деяния Геракла и его победу над Немейским львом.
— …могучие когти! Столь остры они были, что без труда шкуру пронзали быка! О Геракл! Ты превыше всех смертных, Геракл!
— Пожалуй, тот парень у входа был прав, — шепнул Менелай, вторя моим мыслям.
Когда бард допел, его место занял коротышка. Он посмотрел на нас взглядом, выражавшим: «Сейчас вы услышите нечто достойное ваших ушей».
— Я спою об одном недавнем событии, — сказал он, поклонился и взял в руки лиру.
— Геракл тоже не очень давнее прошлое! — раздался голос из рядов слушателей.
— Да, но я спою о том, что произошло в наши дни.
Певец поправил брошь, скреплявшую плащ на его плече, как спортсмен делает последние приготовления перед выходом на арену.
— Я, Энид из Терапны, спою вам о свадебном пире царя Фтии Пелея и морской богини Фетиды.
— Это не очень благоразумно, — тихо сказал кто-то.
Но певец расслышал замечание и ответил:
— Обязанность барда — быть правдивым, а это не всегда благоразумно.
И он запел. Голос у него был приятный, инструментом он владел мастерски — казалось, петь для него так же естественно, как говорить. Слова без усилий рождались из глубин его существа.
Когда чистые звуки лиры стихли, слушатели взорвались восторженными криками. На пути к выходу мы остановили его.
— Твой отзыв и о первом исполнителе, и о втором оказался верным, — сказала я.
За шатром собрал зевак мужчина, державший в руках деревянную коробочку с ручкой.
— Прекрасное средство от мышей! В доме не останется ни одной мыши!
— Лучше завести дома змею! — крикнули в ответ.
— Да, конечно! Никто не ловит мышей лучше, чем змея. — Мужчина улыбнулся. — Но каково держать ее? Сегодня она здесь, а завтра исчезла. И в тот момент, когда она вам нужна, вы не можете ее найти. А это приспособление никуда не уползет. Оно всегда стоит там, куда вы его поставили. Поднимаете дверцу, кладете приманку — и ловушка захлопывается.
Мужчина продемонстрировал, как работает мышеловка, и достал еще одну коробочку:
— Советую взять сразу две!
Но никто у него ничего не купил, и мужчина пошел дальше.
— И давно ты занимаешься этим делом? — спросил Менелай, когда мы поравнялись с ним.
— С год примерно, — ответил тот. — Раньше у меня была работенка — хуже не бывает.
— Что за работа, если не секрет?
— Относил младенцев в Тайгетские горы.
Если в Спарте признавали, что ребенка нельзя оставить в живых — из-за слабости, болезни или дурного пророчества, — то его относили в горы и оставляли там умирать. Не удивительно, что этот человек сменил работу и занялся изготовлением мышеловок.
— А ты никогда… не пытался спасти кого-нибудь? — спросила я.
— Раза два или три, — ответил он. — Если ребенка приговаривали к смерти только из-за пророчества, а в горах встречались пастухи, согласные позаботиться о малыше. Но такое случается редко.
— А как же рассказы о медведицах и волчицах, которые выкармливают младенцев? — поинтересовалась я: все слышали об этом.
Торговец мышеловками покачал головой.
— Ерунда. Одни россказни. Волчица съест младенца, медведица убьет его лапой.
— А кто сейчас выполняет эту работу?
— Не знаю. Кто-нибудь выполняет. Кто-нибудь всегда найдется.
Мы разошлись в разные стороны. Нам не пришлось долго искать, на чем остановить внимание. Когда мы дошли до спортивного поля, нас заинтересовала группа юношей, которые только что пересекли финишную прямую. Они раскинулись на траве и тяжело дышали. Покрытые потом мускулы блестели на солнце, словно их тела были изваяны из мрамора и отполированы. Их молодость казалась вечной и неизменной, неподвластной времени.
Странно на их фоне выглядел старик, который сидел поблизости и потирал коленку, покачиваясь туда-сюда, чтобы успокоить боль.
— Ох, — бормотал он. — Больно, больно! Проклятые продавцы мазей, шарлатаны, обманщики.
Он наклонился и понюхал коленку:
— Вонять воняет, а не помогает!
Он приподнял глиняный горшочек, стоявший у его ног, и обратился к нам:
— Вы только понюхайте эту гадость!
Менелай потянул носом и кивнул:
— Да, приятель, ты прав! Гадость отменная — не иначе как сгнившие козлиные потроха.
— Вот именно! Они говорят, якобы это жемчужный порошок с маслом нарцисса. В первый день и правда пахло нарциссом, а теперь…
