Но потом Стефани вспоминала, что, возможно, скоро карьера сестры действительно может закончиться, вспоминала, что дела её собственные в новом кабаре идут крайне скверно, вспоминала и думала, что в предложении Брюстера есть смысл. Кто позаботится об Олдине, если у Фелиции не будет денег на его обеспечение, кто позаботится о самой Фелиции, когда ни один бар не пожелает принять её?
Стефани думала об этом и убеждала себя, что если она займёт место сестры, то, несомненно, сможет избежать её ошибок. Она учтёт все недостатки и исключит их. Да и идея о том, что она сможет заботиться о сестре, позволив той растить Олдина, была так мила, что Стефани готова была согласиться. Стефани любила этого мальчика и хотела заботиться о нём, но понимала, что никто не сможет заменить ему мать. Мать, которая, несмотря на то, что живёт с ним в одном городе, навещает его раз в месяц. Какой образ жизни должна вести мать, чтобы позабыть о ребёнке? Разве это правильно? Нет.
На следующий день, когда пришёл Брюстер и, по обыкновению откупив её с репетиции, спросил, что она решила, Стефани сказала, что для начала ей нужно встретиться с сестрой и поговорить лицом к лицу.
Фелиция встретила их удивлённым взглядом и шумом голосов за спиной. На приём в новую квартиру были приглашены в основном работники «Чикаго Требьюн» – новые друзья Лаверна, но нашлось место и для Майры с её новым знакомым, и для Терри Уикета с высокой тёмноволосой женщиной.
«И после этого она уверяет меня, что у неё нет времени на Олдина?» – возмущённо подумала Стефани.
Фелиция добродушно улыбнулась и предложила сестре войти, посмотрела на Брюстера и сказала, что войти может и он. Брюстер помялся и перешагнул через порог. Стефани наградила его удивлённым взглядом, затем посмотрела на сестру и удивлённо отметила, что роль тирана, которую она раньше приписывала Брюстеру, сейчас больше подходит Фелиции. Не понравился ей и Лаверн, особенно после того, как она узнала, что идея устроить приём принадлежит ему.
Стефани молчала, пытливо вглядываясь в глаза сестры, надеясь, что сейчас она спросит о сыне и развеет все сомнения, но Фелиция говорила о чём угодно, кроме Олдина.
Какой-то мужчина лет пятидесяти обнял Стефани за плечи и, заглядывая в глаза, предложил выпить. Она отказала довольно резко и грубо и, высвободившись из объятий, решила держаться поближе к Брюстеру.
Несколько раз Стефани безуспешно пыталась заговорить с сестрой о сделанном Брюстером предложении, и каждый раз не находила нужного момента. Стефани почему-то вспомнилась «Весёлая бабочка», и отвращение от нахождения в этом доме усилилось.
Терпение лопнуло, и она заявила сестре, что завтра приведёт ей Олдина и оставит здесь. Кто мешает ей забрать сюда сына? О каких нравах можно говорить, ведя подобный образ жизни? Бедная, несчастная Фелиция!
Стефани нервно рассмеялась. Какой же она была наивной и глупой! Брюстер прав: Фелиция использует её, относится к ней, как к дешёвой няньке. И никто ей не нужен. Ни родители, ни сестра, ни собственный сын. Истории, рисовавшие прежде жизнь Фелиции с удобной для неё стороны, перевернулись с ног на голову.
Не желая устраивать скандал, Стефани решила, что лучшим будет уйти.
«Может быть, Фелиция не заметит этого!» – думала Стефани, направляясь с Брюстером к выходу. Она взяла его под руку, проникнувшись благодарностью за то, что он заботился о сестре все эти годы. Кем бы она была без него? Даже в том, что говорила Фелиция, можно увидеть, насколько важна в её жизни роль Брюстера. Он заботится о ней, спасает её от непотребства, а она не ценит этого, пренебрегает!
Думая об этом, Стефани больше переживала не о Брюстере, а о себе самой. Сестра предала её, обманула.
Стефани была расстроена и разгневана одновременно. Бессилие и смятение чередовались гневом и желанием устроить скандал. В итоге, когда Фелиция фальшиво удивилась тому, что они с Брюстером уходят так рано, и вызвалась проводить их, Стефани в каком-то ликовании, рассказала о планах Брюстера и своём решении согласиться на его предложение.
Фелиция удивлённо подняла брови, посмотрела на Брюстера и пожала плечами. «Ей действительно плевать!» – решила Стефани. Продолжая кипеть праведным гневом, она попросила Брюстера отвезти её домой.
По дороге он молчал, и это вызвало у Стефани ещё большую симпатию к нему. «Может быть, у нас ничего и не выйдет, – думала она, засыпая. – Может быть, подобное обстоятельство заставит Фелицию задуматься о том, что она может потерять, и взяться за ум».
На следующий день, репетируя в квартире Брюстера, она думала, что заставляет сестру образумиться. Даже в момент своего первого выступления в баре Дювейна она не переставала верить, что это пойдёт Фелиции на благо.
Сестра сидела возле самой сцены и задумчиво потягивала хайбол.
«Она отняла у меня сцену, – думала Фелиция. – Отняла всё, чего я добилась с таким трудом. Отняла, не применив для этого никаких усилий». Заказав третий по счёту хайбол, она расплакалась. Может быть, Лаверн прав, и для неё действительно скоро всё закончится?
Она представила, как бросится в холодные воды Мичигана. Представила, как тьма сомкнётся над её головой. Какая же странная, непредсказуемая жизнь!
Фелиция увидела Гарри Дювейна и, припомнив ему все накопившиеся обиды, закатила скандал. Публика оживилась, но подоспевший вовремя Чэт, сгрёб Фелицию в охапку и вывел на улицу. Холодный ветер трезвил, но слёз и обид от этого не становилось меньше. – Я никогда не хотела быть такой плохой, как казалась! – причитала Фелиция. – Никогда! Никогда! – она снова расплакалась, но уже через минуту попросила у Чэта сигарету. Он обнял её и попытался успокоить. Фелиция оттолкнула его и с ноющим сердцем побрела по улице прочь от бара.
Глава тридцать четвертая
Фанни. Ещё трижды она выступала в баре Дювейна. Вглядывалась в глаза подвыпившей публики, понимала, что большинство из них ждёт выступлений сестры, возвращалась домой и плакала на груди Лаверна, говоря, что Стефани забрала у неё всю её жизнь. В конце месяца, когда по соглашению с Дювейном ей нужно было дать ещё одно представление, она отказалась, сославшись на мигрень, и клятвенно пообещала себе, что больше никогда не появится в этом баре. Слёзы высохли, и осталась обида.
– Что с ней? – спрашивал Лаверна Олдин, которого Стефани привела к сестре и сказала, что теперь у неё достаточно времени для его воспитания. Лаверн молчал, не переставая приглядываться к его матери. Отчаяние и безнадёжность способны довести человека до беды – кому, как не ему, знать об этом? Но что он мог сделать? Как помочь?
Однажды, вернувшись домой, и не застав Фанни, он долго бродил с Олдином по городу, пытаясь найти её. Замёрзшие и встревоженные, они встретили её на мосту. Она стояла, облокотившись на ограждение, и смотрела на неподвижную чёрную реку.
– Фани, – осторожно позвал Лаверн. Она вздрогнула и, обернувшись, подарила ему грустную улыбку.
– Знаешь, ты наверное, прав, – сказала она в одну из долгих ночей. – Фанни Вудс не переживёт этой зимы.
