– Брезелстайл взял его сестру к нам в кабаре, и теперь мы с Еленой иногда пишем ему письма, рассказывая о жизни в Нью-Йорке, – сказала Фелиция и, взяв Килнера за руку, спросила, как у него идут дела. Он рассказал о Неваде. Рассказал о своём клиенте Клементе Олдвике, отец которого сделал себе состояние на продаже земельных участков с рудой.
Когда они танцевали, Фелиция не удержалась, и положила голову ему на плечо.
– Скажи, – вкрадчиво попросила она. – Ты хоть иногда вспоминаешь то, что у нас было в Чикаго?
– Конечно.
– Тогда почему же… – Фелиция замолчала, решив, что и так уже сказала слишком много. Килнер обнял её чуть крепче, но на большее, казалось, его уже не хватает.
Прощаясь, Фелиция чувствовала себя обиженной и непонятой.
Она вернулась домой и долго не могла заснуть, пытаясь понять, почему Килнер не желает снова сблизиться с ней. Он нравился ей, а она нравилась ему: в этом Фелиция не сомневалась, и не потому, что в памяти свежи воспоминания их близости в Чикаго. Даже сейчас она чувствовала, как незримая искра пробегает между ними при встрече. Но почему Килнер боится её?
Ответ пришёл через три месяца.
Фелиция приехала в больницу и долго разговаривала с главным врачом, который терпеливо рассказывал ей о болезни Килнера.
– Не понимаю, как такое возможно! – воскликнула Фелиция. Она вспомнила то, что рассказывал ей о своей болезни Лаверн, и расплакалась, простив Килнеру все отказы, полученные за последние месяцы. Как и Лаверн, он умирал, и не хотел, чтобы его болезнь беспокоила близких людей.
– Глупый, – она вошла в его палату и долго смотрела на бледное бескровное лицо, которое когда-то было таким красивым.
Килнер спал, и Фелиция решила, что просто не может оставить его в таком положении одного.
Редкие родственники, приходившие навестить Килнера, интересовались, в основном, его деньгами, и Фелиция не могла не смотреть на них с пренебрежением. Единственным достойным посетителем оказалась мать Килнера, которой был важен только её сын.
Оставив её наедине с Килнером, Фелиция отыскала врача и предложила ему поужинать. За разговором она выпытала у него неутешительный диагноз и сроки, которые отводил Килнеру врач.
И снова в её сознании всплыл рассказ Лаверна. Фелиция представляла его жену и думала, правильно ли он сделал, что оградил свою семью от этих чудовищных знаний.
Почти весь последующий месяц Килнер провёл в больнице, и всё это время Фелиция находилась рядом с ним. Брезелстайл отнёсся к происходящему с пониманием, лишний раз подтвердив, что действительно пытается относиться к своей труппе, как к большой семье.
– Думаю, лет через двадцать достаточно будет одной таблетки, чтобы излечиться, – тихо сказал Килнер однажды Фелиции. Она долго молчала, вспоминая Лаверна, но в итоге так и не решилась рассказать ему о своём друге в Чикаго. Единственное, на что её хватило, когда Килнер пошёл на поправку, так это испугаться, что он, как и Лаверн, сбежит ото всех, предпочтя смерть в одиночестве.
– Даже не думай! – Фелиция сжала его руку и с удовольствием отметила, что хватка Килнера стала крепче. – Я не оставлю тебя. Слышишь?
Она снова встретилась с доктором и, узнав о том, что Килнер идёт на поправку, долго отказывалась верить, что это лишь временное явление, однако, когда Килнер снова заговорил о работе, попыталась сделать всё, чтобы он и думать забыл о возвращении к делам.
– Неужели тебе мало тех денег, что у тебя есть? – осторожно спросила она.
Килнер сказал, что сейчас главное для него – это забыться и отвлечься, чтобы не думать о неизбежном.
– К тому же в Неваде не так уж плохо. Тёплый климат, казино и красивые девочки, – закончил он с ироничной улыбкой.
– Тогда я поеду с тобой, – приняла решение Фелиция. Её взгляд был твёрд, и ни один аргумент Килнера не достиг цели. Она едет, и точка.
Вместе с Килнером они встретились с Брезелстайлом и договорились о её бессрочном отпуске.
– Если ты делаешь это только из жалости… – попытался предупредить её по дороге в Неваду Килнер, но Фелиция остановила его, прижавшись своими губами к его губам.
Ночью, лёжа рядом с Килнером и вглядываясь в его умилённое сном лицо, Фелиция расплакалась, вспомнив, как мало ему осталось в этом мире. Она плакала тихо и беззвучно, боясь разбудить его и огорчить, позволив увидеть свою минутную слабость.
В Лас-Вегас они прибыли поздним вечером спустя пять дней, и остановились в шикарном номере отеля с расположенным внизу казино. В первую же ночь Килнер выиграл в рулетку больше двух тысяч и огорчился, вспомнив, что раньше ему так не везло.
Утром они позавтракали в сверкающем, словно сон, ресторане, а в обед встретились с Клементом Олдвиком. Высокий и полный, в ковбойской шляпе и с манерами фермера, он как нельзя лучше олицетворял образ любимца судьбы, и, не стесняясь, бросался деньгами, похваляясь далеко идущими планами, связанными с этой безродной землёй.
О болезни Килнера он ничего не знал, и его поверенный не желал, чтобы что-то менялось. Несколько раз Фелиция пыталась возражать, видя, как изматывает Килнера работа, но Килнер только отмахивался и обещал вечером восполнить сполна потраченное время.
Несколько раз Фелиция оставалась с Олдвиком наедине и, не находя причин для смущения, рассказывала ему о своей жизни в Чикаго. Рассказала она и о кабаре в Нью-Йорке, и о том, как ездила в турне по Европе, даже о художнике Генри Клуте, который в скором времени переберётся в Америку и добьётся славы.
Олдвик слушал её, то и дело перебивая, вклиниваясь воспоминаниями о своей прошлой жизни. Так Фелиция узнала о том, что у него была жена. Узнала о его отце. Узнала о том, что он хороший наездник и мечтает на старости лет завести ферму и разводить лошадей.
Спустя неделю, узнав от Килнера, что их с Фелицией связывает только дружба, он так приударил за ней, что она, испугавшись этой звериной настойчивости, не нашла ничего лучше, чем пожаловаться Килнеру. Он улыбнулся и грустно напомнил о своей болезни. Фелиция обиделась, но после того, как Килнер спросил, нравится ли ей Олдвик, честно призналась, что не знает.
На следующий день, за ужином, она подарила Олдвику три танца, приведя его в такой детский восторг, что не смогла сдержать умилённый смех. Вместе с ней смеялся и Килнер, и Фелиция, вглядываясь в его глаза, не видела и тени ревности, словно они просто старые добрые друзья.
Ночь они встретили в казино, где Олдвик взбудоражил публику, выиграв порядочную сумму, ставя исключительно на те числа, которые указывала Фелиция.
– У меня всегда была своя система, – говорил он, невинно обнимая её за талию. – У меня был один друг, так вот он сделал себе целое состояние благодаря этой системе. Но сегодня… Сегодня, кажется, имело место чудо! – Олдвик громко рассмеялся и сгрёб со стола ещё один выигрыш.
В какой-то момент, устав сопротивляться его объятиям, Фелиция доверчиво прижалась к нему, чувствуя себя, как ни странно, защищённой и ограждённой от внешних тревог.
