– Ради чего?! – рассмеялся Олдин. – Хочешь, чтобы над нами посмеялись все наши читатели?!
– Читатели бывают разными, – попыталась возразить Фелиция, но, получив недвусмысленный намёк на её желание продвинуть своего фаворита в Детройте, замолчала, решив, переключить внимание на малыша и молодую мать.
Вернувшись в Нью-Йорк, она встретилась с Катериной Сантини и долго рассказывала ей о том, как живёт в Детройте её сын. Даже слишком долго и слишком подробно, но Фелиция почему-то чувствовала себя обязанной это сделать. Рассказала она об Олдине и Сальвадоре Нерри.
– Никогда бы не подумал, что у вас есть внебрачный ребёнок, – признался он, тщательно выписывая на лице удивление.
Фелиция заметила этот актёрский обман, но постаралась не придавать значения. Но обида осталась. Что-то из прошлого, восставшее нерушимым великаном обиды. Нет, она не собиралась мстить Нерри за подобное пренебрежение к своему сыну, но и очарование, которое она испытывала прежде во время их встреч, исчезло, а следовательно, и сами встречи потеряли значение.
К тому же в город вернулся Олдвик, и слёг с болезнью почек, заставив Фелицию снова стать любимой женой и заботливой матерью. Спустя два года она с тяжёлым сердцем, но с лёгкой душой отправила Терезу учиться в Англию и всецело отдалась воспитанию подрастающей Эдны.
Когда и вторая дочь оставила дом, чтобы получить достойное образование, Фелиция заскучала и, получив предложение от мужа возглавить музыкальную школу для начинающих певиц, охотно согласилась.
Вернувшись из Англии, Тереза познакомилась с молодым финансистом и вышла за него замуж, клятвенно пообещав матери, что не станет спешить с первенцем. Эдна осталась в Европе, поселившись сначала в Лондоне, а затем перебралась в Париж. Фелиция навещала её дважды: сначала с мужем, после с Терезой.
Оставив дочерей сплетничать на темы, обсуждать которые при матери они не решались, она отправилась в двухнедельную поездку в Италию, компанию в которой вызвался ей составить Себастьян Марло – друг и совладелец бутика старшей дочери. С ним они посетили Рим, заехали в Милан и почти целую неделю провели в Венеции. В те дни Фелиция впервые за долгую семейную жизнь почувствовала вину перед мужем и позвонила ему, узнать, как у него дела.
Глава тридцать девятая
Получив от племянника приглашение стать крёстной его второго ребёнка, и убедившись, что съёмок на ближайшие две недели не запланировано, Стефани оставила Лос-Анджелес и вылетела в Детройт. Женщина по соседству узнала её и долго расспрашивала о новых фильмах, не забывая старые комедийные картины.
Встреча с поклонницей подействовала положительно, подтвердив лишний раз правильность принятого решения отправиться в Детройт. При посадке самолёт тряхнуло так сильно, что все спящие пассажиры проснулись, тревожно начали озираться по сторонам, а бодрствующие испуганно ахнули, на мгновение, решив, что пошло что-то не так. После, встретившись с Олдином, Стефани рассказала об этом, но история получилась больше смешной, нежели трагичной. – Вот так всегда, – грустно подметила Стефани. – Я пытаюсь говорить серьёзно, а люди ждут, что это будет очередная шутка, – она встретила понимающий взгляд племянника и уточнила, что говорит о кинематографе.
– Каждому своё, – сказал Олдин, подарив одобряющую улыбку.
– А мне, например, нравятся ваши фильмы! – вступилась его жена. Стефани недовольно отмахнулась, и, взяв на руки будущую крестницу, осторожно спросила о Фелиции.
– Нет. Она не приедет, – заверил её Олдин, заранее зная о натянутых отношениях сестёр.
– Да она даже на письма последние не ответила! – возмущённо добавила Джордана. Фелиция тяжело вздохнула и переключилась на маленького Калли. Крохотными чёрными ручками он ухватил её светлую прядь волос и потянул так сильно, что Стефани возмущённо вскрикнула. – Калли! – подоспела на помощь Джордана. Мальчик удивлённо хлопнул большими черными глазами и, разжав пальцы, безобидно улыбнулся Стефани. – Простите! – засуетилась Джордана, увидев мелькнувшие в глазах кинозвезды слёзы. – Он сделал вам больно?
– Нет, – Стефани покачала головой и посмотрела на Олдина. – Просто вспомнила, как таким же маленьким был твой муж, Джордана.
Она потрепала Калли за кучерявые жёсткие волосы и предалась воспоминаниям о времени, когда Фелиция привезла Олдина в Хайфилдс.
– Я так испугалась, что он чёрный! – призналась она, и одарила племянника тёплым извиняющимся взглядом. – Но потом, когда он улыбнулся мне, вот так же, как сейчас Калли, то страх прошёл. Я полюбила его, и все различия растворились. Он просто был моим племянником, а я его тёткой. Хотя в какой-то момент мне захотелось, чтобы он был моим собственным сыном, да вот, боюсь, тогда мой белый парень не понял бы, как такое вышло.
Стефани нахмурилась, услышав смех, но после рассмеялась вместе с Олдином и Джорданой.
– Наверно, у меня действительно такая судьба, – с грустью сказала она, снова возвращаясь мыслями в Голливуд и свой неудачный период жизни, когда не удалось добиться признания в трагических картинах. – Не получается у меня быть серьёзной, – она на мгновение помрачнела, но тут же весело и беззаботно рассмеялась, превращая всё в шутку.
На следующий день, в церкви, когда чернокожий священник объявил Стефани крёстной матерью младшего сына Олдина, она неожиданно для всех расплакалась и соврала, что это от волнения. На самом деле причиной был внезапно проснувшийся материнский инстинкт. Он причинял боль и приносил смятение. Он подчинял себе все мысли. Такой глупый и такой естественный в своей необходимости стать реализованным. У Фелиции и то было трое детей, пусть первого из них она никогда практически и не растила.
Желая отвлечься, вечером Стефани выпила пару бокалов вина, но вместо облегчения пришла ещё более густая и непроницаемая грусть. Стефани смотрела на Джордану и завидовала ей, зная, что у неё никогда не будет ничего подобного. Молодость прошла, и в свои сорок поздно что-то менять.
– А почему бы не попробовать?! – осторожно предложил Олдин, выслушав, после продолжительных отказов, истинную причину слёз Стефани. – Тебе всего лишь сорок и, насколько я знаю, это не тот возраст, когда завести ребёнка уже критически поздно, – он замолчал, вглядываясь в зелёные глаза тётки.
Она смотрела на него с какой-то отрешённостью. Нет, не нужно вываливать на этого мальчика все проблемы! Не нужно говорить о том, что появилось так внезапно. У него своя жизнь. Хорошая жизнь. Он молод и полон надежд. Незачем ему забивать голову подобной ерундой.
Стефани поставила недопитый бокал на стол и обняла Олдина, поблагодарив за заботу.
– Вообще-то это я должна делать, а не ты, – сказала она, возвращая себе беззаботный облик, принёсший ей в своё время славу и признание.
Маска сработала, и спустя четверть часа никто уже не вспоминал о её внезапной слабости. Стефани и сама поверила, что это было не более чем её остаточным желанием выступить в роли трагической актрисы, но, вернувшись в Лос-Анджелес, в первую же ночь вспомнила совет Олдина, и решила, что в этом есть смысл.
