Рабби Ламперт сделал паузу; потом он сказал: "Я хотел, чтобы мы стали друзьями; но в вас есть что-то такое, что очень затрудняет дружбу. Я мог бы во многих вещах помочь вам, но вы замкнуты, как устрица. Что это за тайны, что вы прячете за семью печатями?"
Герман ответил не сразу. "Каждый, кто пережил то, что пережил я, больше не принадлежит этому миру", — сказал он наконец.
"Пустые слова. Вы так же принадлежите этому миру, как мы все. Вы могли тысячу раз быть на волосок от смерти, но до тех пор, пока вы живы и едите и ходите и — пардон — посещаете туалет, вы так же состоите из плоти и крови, как любой другой. Я знаю сотни людей, которые пережили концентрационные лагеря, некоторые из них практически уже были на пути к печам — они находятся в Америке, они ездят на автомобилях, они делают свои дела. Или вы в этом мире, или в том. Вы не можете одной ногой стоять на земле, а другой на небесах. Вы ломаете комедию, вот и все. Но почему? По крайней мере со мной вы можете быть откровенны".
"Я откровенен".
"Что расстраивает вас? Вы больны?"
"Нет. Вообщем-то нет".
"Возможно, вы импотент. Это нервное, это не врожденное".
"Нет, я не импотент".
"Что же тогда? Ну, я не хочу навязывать вам дружбу. Но я сегодня же закажу вам установку телефона".
"Пожалуйста, подождите с этим еще немного".
"Почему? Телефон — не нацист; он людей не пожирает. Если у вас невроз, сходите к врачу. Может быть, вам нужен психоаналитик. Такая мысль не должна пугать вас. Это не означает, что вы сумасшедший. Лучшие люди ходят к психоаналитикам. Даже я ходил одно время. У меня есть друг, доктор Берховски — он из Варшавы. Если я пошлю вас к нему, он не возьмет с вас много".
"Честно, рабби, мне ничего не нужно".
"Прекрасно, ничего. Моя жена тоже всегда утверждает, что ей ничего не нужно, и все-таки она больная. Она зажигает плиту и уходит в магазин. Она включает воду в ванной и накрывает тряпкой аварийной слив. Я сижу за письменным столом и вдруг вижу на ковре лужу. Я спрашиваю ее, зачем она вытворяет такие вещи, а она впадает в истерику и проклинает меня. Для подобных случаев у нас и существуют психотерапевты — они должны помогать нам, прежде чем мы заболеем настолько, что нас придется изолировать".
"Да, да".
"Да — пустое слово. Дайте-ка посмотреть, что вы там написали".
Глава вторая
1
Каждый раз, когда Герман говорил, что уезжает продавать книги — он проводил ночи у Маши в Бронксе. В ее квартире у него была своя комната. Маша годы провела в гетто и концлагерях и выжила. Она работала кассиршей в кафетерии на Тремонт-авеню.
Машин отец, Меир Блох, был сыном богача, реба Мендля Блоха, который владел землей в Варшаве и имел честь сидеть за столом Александровского рабби. Меир говорил по-немецки, сделал себе имя как писатель, пишущий на иврите, и был покровителем искусств. Он бежал из Варшавы, прежде чем немцы оккупировали страну, но вскоре умер в Казахстане от недоедания и дизентерии. Маша, по воле своей ортодоксальной матери, училась в школах Бет-Иакова, а потом в еврейско-польском университете Варшаве. Во время войны ее мать, Шифру Пуа, выслали в одно гетто, а Машу в другое. Они увидели друг друга только после освобождения в 1945 году, когда встретились в Люблине.
Хотя Герман и сам сумел пережить Катастрофу, ему никогда не удавалось понять, как удалось спастись этим двум женщинам. Он почти три года прятался на сеновале. Это был провал в его жизни, дыра, которая никогда не затянется. В то лето, когда нацисты вошли в Польшу, он был в гостях у своих родителей в Живкове, а его жена, Тамара, уехала с обоими детьми к своей семье на курорт в Наленчев, где у ее отца была вилла. Сначала Герман прятался в Живкове, потом у Ядвиги в Липске; таким образом он избежал принудительных работ, гетто и концлагеря. Он слышал, как ругались и стреляли нацисты — но смотреть им в лица ему не пришлось. Целыми днями он не видел дневного света. Его глаза привыкли к темноте, его руки и ноги онемели и ничего не чувствовали, потому что он не мог пользоваться ими. Его жалили насекомые, кусали полевые мыши и крысы. У него была высокая температура, и Ядвига лечила его травами, которые собирала в полях, и водкой, которую воровала у своей матери. В мыслях Герман часто сравнивал себя с талмудическим мудрецом Хони Хамаголом, о котором легенда говорила, что он проспал семьдесят лет подряд, а проснувшись, обнаружил мир столь чуждый, что тут же принялся молиться о смерти.
Герман познакомился с Машей и Шифрой Пуа в Германии. Маша была замужем за неким доктором Леоном Тортшинером, ученым, который вроде бы открыл новый витамин или по крайней мере участвовал в исследованиях. Но в Германии он дни и ночи напролет проводил, играя в карты с бандой контрабандистов. Он говорил на жаргонном польском и между делом упоминал названия университетов и имена профессоров, на которых, как он утверждал, он работал. В финансовом отношении он держался тем, что получал от "Джойнта", а также тем, что перепадало от скудных Машиных заработков. Она зарабатывала на хлеб, латая и перешивая чужую одежду.
Маша, Шифра Пуа и Леон Тортшинер уехали в Америку раньше Германа. Приехав в Нью-Йорк, Герман снова встретил Машу. Сначала он работал учителем в еврейской школе, где преподавал Талмуд, потом корректором в маленькой типографии, где и познакомился с рабби. К этому времени Маша уже жила отдельно от мужа, который, как выяснилось, никогда не делал никаких открытий и не имел никакого права носить титул доктора. Теперь он был любовником состоятельной пожилой женщины, вдовы торговца земельными участками. Герман и Маша влюбились друг в друга еще в Германии. Маша клялась, что цыганка предсказала ей встречу с Германом. Цыганка описала Германа вплоть до мельчайших подробностей и предупредила Машу, что эта любовь принесет ей горе и страдание. Предсказывая Маше будущее, цыганка впала в транс и лишилась чувств.
Герман и Тамара, его первая жена, выросли в состоятельных семьях. Отец Тамары, реб Шахна Лурия, торговал лесом и имел долю в деле зятя, который торговал посудой. У него было две дочери — Тамара и Шева. Шева погибла в концлагере.
Герман был единственным ребенком в семье. Его отец, реб Шмуель Лейб Бродер, приверженец гусятинского раввина, был зажиточный человек, владевший в Живкове несколькими домами. Он платил раввину, который обучал его сына тонкостям иудейского вероисповедания, и польскому учителю, который передавал ему светские знания. Реб Шмуэль Лейб надеялся, что его единственный сын станет раввином современного толка. Мать Германа, окончившая немецкую гимназию в Лемберге, хотела, что бы ее сын стал врачом. В девятнадцать лет Герман отправился в Варшаву, выдержал приемные экзамены в университет и записался на философский факультет. С детства его тянуло к философии. Он прочитал все философские книги, которые только мог найти в библиотеке в Живкове. В Варшаве он против воли своих родителей женился на Тамаре, студентке факультета биологии, принимавшей активное участие в левом движении. Уже с самого начала они не очень хорошо ладили друг с другом. Считая себя учеником Шопенгауэра. Герман полагал, что не должен жениться и давать жизнь новым поколениям. Он сообщил об этом Тамаре, но она все равно забеременела, не согласилась делать аборт и мобилизовала свою семью, принуждая его жениться. Родился мальчик. Некоторое время она была страстной коммунисткой и даже собиралась переселиться в Советский Союз. Потом отбросила коммунизм и стала членом партии Поалей Цион. Ни родители Тамары, ни родители Германа не могли больше поддерживать молодую пару, и они зарабатывали на жизнь, давая уроки. Через три года Тамара родила девочку по Отто Вайнингеру (которого Герман считал тогда солиднейшим философом) создание "без чувства логики, без памяти, аморальное, не что иное, как сосуд секса".
