В глазах Мириам мелькнуло выражение, близкое к победному.
Помимо своей воли я спросил:
— Что произошло в то утро, после моего ухода?
И тут же пожалел о своих словах.
— Ты в самом деле хочешь знать?
— Можешь не отвечать.
Какое-то время Мириам молчала.
— Кое-что происходило. Стенли оставался со мной целый день и следующую ночь. Я не надеялась пережить ночь, была готова умереть. Можешь не верить мне, но я прожила не один год рядом со смертью. Я знаю ее так же хорошо, как собственное тело. Стенли был не первым, кто угрожал мне револьвером. Тот самый Янек, которому я принесла в жертву свою жизнь, забавлялся, стреляя в стеклянный бокал, который ставил мне на голову. Как-то раз привел своих коллег — поляков, не немцев, — и они тоже развлекались таким образом. Это только одна из сотен правдивых историй, веришь ты им или нет. Не думай, что я пришла к тебе плакаться или извиняться. Я тебе ничем не обязана — ни тебе, ни даже Максу.
— Где Макс? — спросил я.
— Макс в Польше.
— Ты видела его до отъезда?
— Нет. Как бы я смогла? Телефон звонил, но Стенли запретил мне снимать трубку. Позже я узнала, что наутро после «парти» у Трейбитчеров Макс уехал в Польшу вместе с Матильдой Трейбитчер.
— Как ты отделалась от своего мужа?
В глазах Мириам появилась улыбка.
— От моего мужа? Раз он меня не убил, то в конце концов ему пришлось отступиться. Перед тем как уйти, он сказал, что готов развестись со мной. Это было забавно, в самом деле, даже смешно.
— Почему смешно?
— Он не мог решить, убивать меня или нет. Продолжал болтать об этом, и в конце концов спросил моего совета. Ты когда-нибудь слышал о таком? Убийца просит совета у своей жертвы! Тут я просто не могла не расхохотаться.
— Каков был твой совет?
— Мой совет был: делай что хочешь.
— Это одна из твоих выдумок?
— Нет, это правда.
— Что произошло потом?
— Он попрощался и ушел. Только что говорил об убийстве, а в следующую минуту уже болтал о примирении. Даже предложил завести от него ребенка. Я бы не поверила, что такое может быть, если бы, после всего, что видела в жизни, не разучилась удивляться. Меня больше ничего не поражает. Если бы прямо сейчас разверзлись небеса, и в кафетерий вошел сам Господь, я бы и глазом не моргнула. Ты, может быть, писатель, ты и в самом деле писатель, но на что способны люди, мне известно лучше, чем тебе.
— А про твою учительницу и альков, в котором ты якобы провела военные годы, — это тоже была ложь?
— Это не было ложью. Я не отчаянно боролась за то, чтобы остаться в живых — для чего? Но у меня появилось что-то вроде цели — преодолеть все и пройти через эти свинские времена живой и сильной. Надо сказать, что это стало для меня чем-то вроде азартной игры или спорта: сумею или нет? Ты часто писал, что жизнь это игра, пари или что-то похожее. Я решила ускользнуть из рук ангела смерти какой угодно ценой. Когда мне стало ясно, что в любой день меня могут схватить и выслать с одним из транспортов,
[100]
я сбежала, а моя бывшая учительница спрятала меня.
— Когда это было?
— В конце сорок второго. Нет, это уже был сорок третий.
— Твоя учительница знала о твоем поведении?
— Да; нет… Может быть.
— Это в ее доме ты читала книги, о которых рассказывала?
— Да, в ее.
— А что произошло потом?
— В сорок пятом я выползла, как мышь из норки, и началась другая глава — странствия, тайные переходы через границы, ночевки в конюшнях, амбарах, в канавах, и все остальное.
— Что случилось с твоим сутенером?
— Янек мертв.
— Убит во время восстания?
— Кто-то подарил ему смерть.
— Именно это делают все мужчины; они убивают друг друга, чтобы показать, что Мальтус был прав, — сказал я.
На губах Мириам заиграла улыбка.
— Такова твоя теория?
— Не хуже любой другой.
Мы долго сидели молча. Мириам подняла чашку, сделала глоток и сказала:
— Кофе холодный.
Мы вышли и двинулись по направлению к Централ-Парк-Вест. Мимо проходили люди, разглядывая нас. Видя странный наряд Мириам, мужчины улыбались, женщины с осуждением качали головами. Мириам сказала:
— Слушай, я забыла отдать тебе твои вещи. Они у меня в сумке — твои деньги, ключи, чековая книжка.
Она сделала движение, чтобы открыть сумку, но я сказал:
— Не здесь, не на улице.
— А где Тамара возвратила принадлежавшее Иуде? — спросила Мириам.
— Отправила с посланцем. Ранее Иуда хотел подарить ей обещанного козленка, но посланный не смог ее найти. Когда ее повели на костер, чтобы сжечь, как блудницу, она отослала ему обратно его машконе.
[101]
— Ах, ты помнишь все! Я читала эту историю лишь несколько дней назад и уже забыла об этом.
— Ты просто читала, а я изучал в хедере.
— Детей в хедере учили таким вещам?
— Рано или поздно дети узнают все.
— Коза за один визит к проститутке — это неплохая сделка, — захохотала Мириам.
— Очевидно, Тамара была красивой женщиной.
— Как могло случиться, что такой важной персоне, человеку, именем которого позже были названы все евреи,
[102]
пришлось пойти к проститутке? И зачем Библия рассказывает нам об этом? И почему Иуда послал ей козленка? Ты бы попросил кого-нибудь из твоей редакции передать козу проститутке?
Подобное предположение выглядело столь эксцентричным, что я засмеялся. Мириам тоже расхохоталась. Потом я сказал:
— То были времена поклонения идолам. Проститутка ассоциировалась с храмом. Она была представительницей общественной системы, похожей на институт гейш в Японии.
— Почему же сегодня не может существовать такая система? Представь, что ты Иуда, а я Тамара. Ты оставил мне в залог чековую книжку, деньги, ключи. Если тебе не с кем послать мне козу, расплатись сам.
