Яков снова вышел и стал искать подходящий камень. Долго искать не пришлось. Позади хлева торчала каменная глыба. Она стояла готовая, как тот камень, на котором совершал жертвоприношения праотец Авраам. Камень дожидался этого со времен сотворения мира… Никто эти письмена не увидит, хлев заслоняет. Валаам стал вилять хвостом и прыгать. Можно было подумать, что собачье чутье подсказывает ему, что именно собирается делать его хозяин…
4
Когда наступило время жатвы, Ян Бжик привел Якова в долину. За коровами теперь ходила Бася. Яков был огорчен. Он уже успел начертать сорок три заповеди, указывающие, что надо делать, и шестьдесят девять — чего нельзя делать. Память его совершала чудеса. Он из нее выжимал давным давно позабытые сведения, изо всех сил борясь с ангелом забвения… добивался от него того, что ему было нужно, пробуя и так и этак, проявляя терпение и настойчивость и стараясь ни о чем постороннем не думать. Он сидел между валуном и хлевом, уединенный, заслоненный лебедой и низкорослой сосной, простирающей над ним свои ветви. Он делал в себе раскопки, как их делают в недрах земли те, кто ищет клад, — вытаскивал на свет изречения, суждения, отдельные слова. Годы сидения над Торой не пропали даром. Она была запрятана в клетках его мозга…
Теперь Яков был вынужден все это прервать.
Лето выдалось сухое. Здесь и без того бывали скудные всходы. А тут еще выпал неурожайный год. Хлеба уродились редкими, зерно было мелкое и худосочное. Как и каждый год, крестьяне просили милости у образа божьей матери и у древней липы, имеющей власть над духами дождя.
Обращались и к другим поверьям. Втыкали между колосьями сосновые ветки, чтобы они притянули к себе тучи. В деревне был деревянный петух, сохранившийся со старых времен. Петуха этого украшали молодой зеленью, обматывали неспелыми колосьями и плясали с ним вокруг липы, поливая ее водой. Кроме этих, каждый крестьянин держался еще за свои собственные поверья, которые переходили по наследству от отца к сыну. Если, бывало, кто-нибудь удавится, то его родня отправлялась на кладбище и там над прахом творила заклинание, чтобы он не задерживал дождя. Известно было, что во ржи прячется баба, способная навлекать несчастья. Был еще и дед. И когда одна полоса сжата, оба прячутся в следующей, а когда все поле сжато, они забираются на другое поле. Даже тогда, когда весь хлеб собран в скирды, еще рано радоваться. Среди зерен ютятся крошечные мотыльки, которых необходимо уничтожить цепами. Покуда хотя бы один мотылек жив, можно ждать беды.
В нынешнем году чего только не делали, однако не помогло. Когда мужики узнали, что Ян Бжик привел с горы еврея, поднялся ропот. Кто знает, не его ли это рук дело?! Пошли жаловаться к эконому Загаеку, но тот сказал:
— Пускай сначала отработает. Убить его всегда успеем…
Яков находился на поле с самого утра до захода солнца, и Ванда не отходила от него. Она учила его жать, показывала, как надо точить серп, приносила еду, которую ему можно было есть по еврейским законам: хлеб, лук, плоды. Так как он теперь не ходил за коровами, ему нельзя было употреблять молочной пищи. Но в эту пору неслись куры, и Ванда потихоньку таскала ему яйца, которые он тут же выпивал сырыми. По закону Якову можно было есть кислое молоко и масло, но он грешил уже тем, что ел у гоев.
Труд был тяжек. Жнецы и жницы не переставали подтрунивать над ним. Он не пил молока, не прикасался к свинине. Работал и постился.
Крестьяне говорили ему:
- Свалишься, чужак. Протянешь копыта.
— Бог даст силы, — отвечал им Яков.
— Где твой Бог? В больших городах?
— В городах, в селах, везде.
— Ты жнешь вкривь и вкось. Портишь солому!
Девки и бабы не переставали придираться и подтрунивать.
— Ванда, погляди-ка, как твой жених потеет!
— Он сильней всех мужиков на деревне!
— К чему быть таким уж сильным? — заметил Яков. — Силен тот, кто побеждает свое желание.
— Что он городит? Шут этакий…
И бабы смеялись, подмигивали, строили рожи. Одна девка подбежала к Якову и задрала свое платье до бедер. Вокруг все заржали.
— Ну и потеха!
Яков жал и повторял про себя псалмы, зубрил главы из Библии. При нем вспахали это поле и засеяли зерном. Теперь он жал хлеба. Среди колосьев росла лебеда, по краям полосы — васильки и другие сорняки. Полевые мыши удирали из-под серпа. По жнивью прыгали кузнечики, ползали божьи коровки и разные создания. Кто передвигался по земле, кто летал — каждый на свой манер. Где-то есть Десница, которая все это создала. Где-то за всем этим наблюдает недремлющее Око. С гор налетели птицы. Они перекликались человеческими голосами. Откуда ни возьмись, спустилась саранча. Крестьяне расправлялись с саранчой, убивая ее лопатами. Но чем больше они убивали, тем больше налетало. Это походило на одну из. десяти страшных казней египетских, которые Бог наслал на египтян. Сам Яков не хотел убивать никакой живой твари. Одно дело — зарезать корову, творя при этом молитву для облегчения коровьей души, другое дело — топтать, давить крохотные создания, стремящиеся, как и человек, жить, размножаться, есть. По вечерам, когда на жнивье появлялись лягушки, Яков осторожно ступал, чтобы не раздавить беззащитные тельца…
Порою, когда жнецы орали свои песни и болтали. Яков пел псалмы или произносил нараспев молитвы из тех, что читают к Новому году, к Судному дню или к празднику Шавуот. Ванда, у которой был звонкий голос и нескончаемый запас песен, подхватывала его мелодии, пытаясь поддержать еврейские рулады и переливы. Душа Якова была полна музыки. Он мысленно обращался к Всевышнему: сколько можно! До каких пор будет свирепствовать нечистая сила? Долго ли еще продлится тьма египетская? О, Боже, какой мрак! Предстань в сиянии своем, Отец в небесах, и пусть уже будет конец мукам, пусть будет конец идолопоклонству, пролитой невинной крови, болезням, голоду, мору, безволью сильных, страданиям страдающих! Конечно, Ты волен делать что Тебе угодно. Конечно, Ты вынужден скрывать лик Свой. Но хватит! Вода доходит уже до горла!…
Он весь так отдался пению, что не заметил, как остальные замолчали, и только его голос раздавался в поле. Среди собравшихся послышался смех. Ему захлопали. Кое-кто пытался передразнить его. Яков стоял смущенный.
— Молись, еврей, молись! В нынешнюю жатву уже, кажись, сам Бог не в силах помочь…
— А вдруг он нас проклинает? Что это за язык, еврей?
— Святой язык.
— Что это значит?
— Это язык Библии.
— Что такое Библия?
— Божий Закон.
— Что там сказано?
— Чтобы не красть, не убивать, не желать чужой жены.
— Ведь то же самое Джобак проповедует в каплице.
— Все это взято из Библии.
Народ притих. Кто-то из мужиков протянул Якову репу.
— Ешь, чужак. От поста у тебя сил не прибавится…
