Книга Семья Мускат, страница 103. Автор книги Исаак Башевис Зингер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Семья Мускат»

Cтраница 103

— Кто же, интересно знать? Актриска твоя, что ли? Ты ее дольше ждал.

— Какая разница, Лея. Мы все хорошо видим чужие недостатки и не замечаем своих. У меня тоже неприятностей хватает. Сказать по правде, я тебе завидую. Ты ведешь себя, как сумасшедшая, но, по крайней мере, тебе хватает мужества. А вот у меня все не как у людей.

Лея покачала головой:

— Право же, Абрам, ты сам не знаешь, что говоришь.

— И что делаю, тоже не знаю. Я уже давно перестал сам себе удивляться. Ты видишь перед собой живой труп.

— Не пойму я тебя. Дурака валяешь или пьян?

— И то и другое. Если у тебя хватило смелости развестись с Мойше-Габриэлом и выйти замуж за Копла, то почему такой болван, как я, не нашел в себе сил бросить Хаму и жениться на Иде? Она — великая художница. Она любила меня, я — ее. Я жить без нее не могу, и это чистая правда.

— Опять ты за свое. Насколько я знаю, Ида вернулась в Лодзь к своему мужу.

— Да, Лея. И виноват во всем я. Я — никчемный трус. Я задыхаюсь без нее. Мне так плохо, что хочется головой об стену биться.

— Что ж, ты получил то, что заслужил.

— Если б не война, я бы знал, что делать. Но мы оба застряли, она — у немцев, я — здесь. По ночам я слышу, как она зовет меня. Чувствую…

— Что ты там такое чувствуешь? О чем ты?

— А, не важно. Сам не знаю, что говорю. Вина перепил. Нюня повел меня в винный погребок Фукера. Он-то у нас опять жених, слыхала? Женится на Броне Грицхендлер. Хорошенькая парочка, а? Со смеху помереть можно. Крутит им, как хочет. — Абрам помолчал. — Что же до моей актриски, то она меня с ума сведет. Да-а, попался я… Ах, какой дурак! Послушай, что я тебе скажу, Лея. Я без копейки. Мне нужно хоть сто рублей. Иначе из окна выброшусь.

Лея смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Так вот зачем ты явился!

— Идиотка! Конечно, нет.

— Зачем тебе деньги? На врача?

— Не на раввина же.

Лея тяжело вздохнула:

— В твоем-то возрасте.

— Она сама виновата. Сначала рассуждает о том, что хочет ребенка. И ей, мол, безразлично, что скажут люди. Читает запоем все эти безумные книжки. Арцыбашева, Коллонтай. А сейчас по десять раз в день готова вскрыть себе вены. Она на пятом месяце.

— На пятом? Помереть может.

— Помру я, а не она. Она — моя смерть.

— У меня нет ни гроша. Я-то думала, ты опытный мужчина, а ты — дурак дураком. В твоем возрасте мог бы такие вещи и понимать.

— Да, Лея. Ты права. Моя песенка спета. Прощай.

— Погоди, безумец! Куда ты? Могу дать тебе кольцо. Заложи его. Но пожалуйста, что бы ни было, выкупи его до моего отъезда. Принесешь мне из ломбарда квитанцию. Кольцо досталось мне от матери, упокой Господи ее душу.

Лея вышла в другую комнату, а Абрам, оставшись один, схватился за голову и начал раскачиваться из стороны в сторону. Сердце сжалось от острой боли, по спине пробежал холодок. Ему хотелось есть, пить, он испытывал усталость, стыд, тоску по Иде, страх смерти — и все это одновременно. «Может, эта ночь будет моей последней, — подумал он. — Она права. Дурак дураком».

Лея вернулась с маленькой красной коробочкой. Внутри, на мягкой подкладке, лежало, переливаясь всеми цветами радуги, брильянтовое кольцо.

— Красивый камешек, — сказал Абрам.

— Только прошу тебя, не промотай его.

— Нет, Лея. Нет. Дай я тебя поцелую.

Он выплюнул сигару, обнял ее и стал целовать в лоб, щеки, нос. Лея оттолкнула его:

— Пьян, как Лот.

— Нет, Лея, нет! Я люблю тебя. Ты благородный человек. Я хочу помириться с Коплом. Хочу быть на свадьбе.

Глаза Леи наполнились слезами.

— Ах, Господи, дожили… — Голос у нее срывался.

3

Про очередное увлечение Абрама известно было всем. С тех пор как Ида вернулась в Лодзь к мужу, Абрам жил с одесской актрисой Ниночкой. В Варшаву Ниночку привез один из владельцев театра. Человек этот хвастался, что Ниночка его любовница и что отбил он ее у богатого ростовщика. Ниночка же держалась светской дамой, уверяла, что кончила гимназию, цитировала Пушкина и Лермонтова, намекала на связь с революционерами. С собой она привезла целый чемодан рукописей — в основном это были переводы пьес Ибсена, Стриндберга, Гауптманна и Леонида Андреева. Еврейским актрисам в Варшаве она сразу же не понравилась, и они стали распространять о ней всевозможные слухи — она, дескать, крестилась, бросила своих, совсем еще маленьких детей, в театре ее уличили в краже, она торгует своим телом. В Варшаве Ниночка сыграла в мелодраме, получила хорошие отзывы, однако вынуждена была из-за закулисных интриг от роли отказаться. Директор еврейского театра в Нью-Йорке якобы предложил ей контракт с жалованьем двести долларов в неделю, но тут в очередной раз вмешались ее недруги, и в последнюю минуту сделка сорвалась. Когда Абрам с ней познакомился, она уже на сцене не выступала — страдала тахикардией. Она сняла комнату в мансарде, в доме у полячки, на летнем курорте Мрозы, где у Иды была квартира. Ниночка и Ида подружились. Ида писала ее портрет. Вечерами Ниночка рассказывала Иде и Абраму о своих планах создания художественного театра на деньги еврейских организаций, о том, каким успехом она пользовалась в Друскениках, где ее мать держала фешенебельную гостиницу, и о своем знакомстве с известными русскими антрепренерами, актерами, писателями и режиссерами. Спать она ложилась в два часа ночи, ставни раскрывала не раньше полудня. Оставаясь близкой подругой Иды, у которой она частенько ужинала, ругая Абрама за то, что тот недостаточно ценит Идины таланты и широту души, она однажды зазвала его к себе в мансарду как будто бы затем, чтобы прочесть ему свою пьесу по рассказу Горького, и втайне завела с ним роман. Если б не Ниночка, Ида вряд ли уехала бы к мужу в Лодзь. На вокзале она выпалила Абраму: «Прощай навсегда, грязное ты животное!»

Абрам тут же стал засыпать ее заказными письмами и телеграммами, однако Ида на них не отвечала. Из Лодзи она уехала и жила теперь где-то в курортном городке по соседству. Тем временем началась война. Немцы вошли в Лодзь. Ниночка сняла комнату в Варшаве, на Огродовой улице, и стала брать у профессора консерватории уроки пения. Перед тем как Абрам собирался нанести ей визит, она всякий раз звонила ему по телефону и говорила, что принести — булочки, копченую лососину, сыр, вино, шоколад и даже воск для натирания полов. Хотя Ниночка была его любовницей, она никогда не говорила ему «ты» и постоянно напоминала, что он ей в отцы годится. По-русски Абрам говорил свободно, однако Ниночка постоянно ругала его за грамматические ошибки. По вечерам она любила вставить свечу в подсвечник, сесть на пол и рассказывать о том, как несправедлива к ней судьба — как ее преследовали дома, в школе, в драматическом кружке и в одесских театрах. Речь ее прерывалась рыданиями. Она курила одну папиросу за другой и, точно птичка, клевала изюм, орехи и карамельки из стоявшего рядом бумажного пакета. В постели она вздыхала, плакала, читала наизусть стихи, напоминала Абраму, что у него внук и слабое сердце, и говорила о своих одесских любовниках, называя их уменьшительными именами.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация