Копл тяжело вздохнул:
— Какая разница. Я все равно ухожу.
— Можете не торопиться. Я спущусь с вами.
— Меня провожать не надо. В последний раз спрашиваю, да или нет?
— Нет.
— Сто долларов.
— Хоть тысяча, — буркнула Маня.
Копл надел пальто и шляпу и вдел ноги в стоявшие у дверей галоши. Он заметил, как сверкнули Манины калмыцкие глаза. Взял ее за плечи.
— Дай я тебя хоть поцелую, — сказал он.
— Это можно. За поцелуи денег не беру.
Он впился ей в губы, и она жадно поцеловала его в ответ, даже укусила несильно. Как странно, подумал Копл, оставаться у нее ни к чему, но и уходить тоже не хочется. Он не владел собой, как карточный игрок, что упрямо пытается отыграть проигранное.
— Ладно, — сказал он. — Что ты хочешь? Говори прямо.
— Сколько раз повторять? Хочу вести респектабельную жизнь.
— Что мне сделать, чтобы ты не выходила замуж за первого встречного? Хочешь, я дам тебе денег?
— Своих хватает.
— Тогда прощай, моя высоконравственная подруга.
— Прощайте. И не сердитесь на меня.
Она открыла ему дверь, и он вышел на лестницу. Шел он медленно, с трудом передвигая ноги. В кармане лежали билеты на пароход обратно в Америку. Каюты первого класса для него самого, Леи и двоих детей. Сейчас, однако, он был не уверен, что не отложит отъезд. Лея последнее время стала совсем невыносима. Проклинает его, по любому поводу поднимает крик, скандалит. С тех пор как у нее из-за него изменилась жизнь, она словно ума лишилась. Как дальше жить с такой женщиной? Зачем ему нью-йоркская квартира на Риверсайд-Драйв? А что, если покончить со всем этим раз и навсегда? Он прикинул: даже если дать ей двадцать пять тысяч долларов, у него все равно останется немало. Женится на Жилке. Может даже, ребенка заведут. Нет, на ней он не женится. Не жениться же на женщине, которая готова лечь в постель с другим мужчиной, когда со смерти мужа не прошло и трех месяцев! С другой стороны, вышла же Башеле за торговца углем. Господи, как может женщина лечь в чистую постель с этим животным!
Копл хотел взять дрожки, но он безрезультатно прождал их полчаса. Не было и такси. Проехал трамвай, но номера он в темноте не разобрал. Кончилось тем, что он пошел пешком в направлении гостиницы, похлопывая себя на ходу по заднему карману, где лежали чеки. Зачем, спрашивается, ему деньги? Даже Маня, служанка, и та бросила их ему в лицо.
Недалеко от гостиницы ему на глаза попалась девушка: простоволосая, мятая кофта сидит мешком, старомодная юбка. Копл остановился и посмотрел на нее. Уличная? Да нет, уличные одеваются иначе. Может, она начинающая, вышла в первый раз? Он перешел на другую сторону и направился ей навстречу. Странные мысли одолевали его. А что, если подойти к ней и спросить, не нужна ли помощь? На вид она ведь совсем еще ребенок. И отчего она смотрит на него с таким любопытством? И тут он похолодел. Что-то в ее облике было знакомое, вот только что? Девушка помахала и бросилась ему навстречу. Шоша. У Копла пересохло в горле.
— Что ты здесь делаешь? — запинаясь, спросил он.
— Ой, папа, тебя жду…
— Зачем? Что ж ты не поднялась наверх?
— Не хотелось. Твоя жена… — Она осеклась.
— Что случилось? Говори, как есть.
— Папа, он получил право на отъезд в Палестину. Хочет, чтобы мы немедленно поженились.
Копл потер рукой лоб:
— Гм…гм… Но почему ты слоняешься у входа в гостиницу?
— Я разыскиваю тебя уже третий день и…
— Почему ж ты мне не написала?
Шоша пожала плечами. В глазах у Копла стояли слезы. Он взял дочь под руку и пробежал глазами по зданию гостиницы. Его дочь, его плоть и кровь, некуда даже повести. Господи, как же она одета!
И он, устыдившись, сообразил, что за время своего пребывания в Варшаве дал им всего-то пятьдесят долларов.
— И все-таки какой смысл было стоять здесь, на улице? — бубнил он себе под нос. — Где твой парень, как там его?
— Он живет вместе с другими халуцами.
— Где? Он, наверно, уже спит.
— О нет, он меня ждет. Мы должны еще заполнить бумаги.
— Постой. Как я устал! Эй, кучер! — И Копл остановил проезжавшие дрожки. Они сели, Копл откинулся назад и попросил Шошу сказать кучеру, куда ехать. А потом повернулся к дочери: — Почему со свадьбой такая спешка? Ты хоть его любишь?
— Срок удостоверения скоро кончится…
— И что же ты будешь делать в Палестине?
— Работать будем.
— Работать ты и здесь можешь.
— Но ведь Палестина — наша родина.
— Смотри… дело твое. Дикий он у тебя какой-то…
— Это так только кажется.
Копл поднял воротник пальто и погрузился в молчание. Кто бы мог подумать, что сегодня вечером он сядет в дрожки и вместе со своей дочерью поедет к каким-то халуцам! Невероятно! Он находился между явью и сном.
Дрожки остановились. Они сошли, и Копл расплатился с кучером. Шоша позвонила. Комнаты, где жили халуцы, находилась на первом этаже. В окнах горел яркий свет, как будто вечер еще только начинался. Молодые парни вязали узлы, забивали гвоздями крышки на ящиках. Какая-то девица толстой иглой на длинной, суровой нитке зашивала в холстину вещевой мешок. На одной стене висела карта Палестины, на другой — портрет Теодора Герцла. Со сдвинутого в угол стола сняли скатерть и завалили его книгами и газетами на иврите. Копл ошарашенно озирался по сторонам. Он читал в газетах про сионизм, про Декларацию Бальфура, про халуцев. Но никогда не придавал этому значения. И вот теперь халуцем стала его Шоша.
К Шоше подошла низкорослая девушка с толстыми ногами и что-то сказала ей на ухо. Шоша постучала в боковую дверь. Из нее, в рубашке с открытым воротом, из-под которой выглядывала широкая волосатая грудь, вышел Шимон Бендл.
— Что здесь происходит? — спросил Копл. — Отчего все так суетятся?
— Через две недели уезжаем.
— В Палестину?
— Куда ж еще?
Копл почесал в голове.
— Что ж, — сказал он, — я дам ей денег. Справитесь.
— Деньги нам не нужны, — твердо, хотя и не сразу, сказал Шимон.
— Не нужны? Деньги везде пригодятся.
Молодой человек опустил голову и молча вышел из комнаты. Копл посмотрел на Шошу.
— Уже поздно, — сказал он. — Ты сегодня ложиться спать собираешься?
— Я еду домой. Подожди минуту.
И она тоже исчезла из виду. Копл сел на лавку у стола и открыл лежавшую на столе книгу. Она была на иврите. Он полистал страницы. На фотографиях были сельскохозяйственные поселения, девушки, доившие коров, халуцы, идущие за плугом. Жизнь не стоит на месте, подумал он. Еврейская жизнь, о которой он совсем ничего не знает. А вот он даже о собственных детях не думает. Что будет с Тобйеле и Иппе? Как сложатся их отношения с продавцом угля, их отчимом? Он лишился всего — жены, детей, будущего. И тут его посетила неожиданная мысль. А что, если он поедет с этими молодыми людьми? Поедет вместе с ними в Палестину? Ведь строят они там не что-нибудь, а еврейский дом.
