Села Скуфь думать, как быть, если хитростью омуженок не перехитрить, а невесту государю взять надо. И так, и эдак судили, но, кроме как совершить внезапный набег да силой захватить царицу, ничего не придумали. Поскольку омуженок было вдвое больше числом, а их воинственность витязи уже изведали, то на приступ средь бела дня не пойдешь, стрелами постреляют, дротиками забросают сверху – вот когда Скуфь узрела толк в жилищах дев, развешанных по деревьям. Ворваться внутрь острога сподручно было лишь ночью и пешими, выпустив впереди себя половину своих расседланных коней. Лошади внутри крепости, почуя близость жеребцов, взыграют, начнется смятение, и в этот час взломать затвор, впустить их в острог и самим войти с ними. У них тысяча кобылиц, да две с половиной сотни скуфских коней – если две эти лавины сшибутся, не скоро обуздать такую бурю.
Где примерно искать царицу, Важдай высмотрел еще с дуба: самое большое гнездо висело меж разлапистых сучьев великого древа посередине крепости, и с ним еще несколько малых вокруг, верно, стража или приближенные девы. Войдя в острог, было след в единый миг окружить его, стрясти оттуда Чаяну, как созревший плод, и немедля уходить. За острогом же привязать соструненную царицу к седлу, взять коня в повод и скакать с ней кочевым путем, дабы догнать государя. Остальным же витязям сесть по двое на одного коня, доехать до стана и там затвориться, ибо от погони не уйти, но осаду за дубовыми стенами выдержать можно хоть до омуженского праздника Купалы.
Девы подумают, и их царица там, и посему не отступят. А наполнившись воинственным духом, может быть, не такими пугливыми станут, глядишь, и разговаривать начнут.
Послушала воеводу Скуфь и спрашивает:
– Как же нам в темноте отличить Чаяну от иных? Ведь если потрясем, с древа и другие омуженки посыплются.
– А вы их щупайте, – велел ярый муж. – У ихней царицы две перси, у прочих же по единой.
Вскормленные целомудренными, витязи смутились.
– Добро ли щупать-то? Ведь невесту государю добываем, не себе...
– Тогда хватайте всех подряд, кто с древа упадет, – решил Важдай. – Я сам испытаю, которая Чаяна. Остальных умчите на стан и держите при себе.
– Любо, ярый муж!
И только сговорившись, вышли из казарм, глядь, а у поганого святилища с разбитым удом стоит скорбящая Мерцана. Захваченные врасплох витязи сошлись вокруг и тоже заскорбели, ибо теперь внезапного набега было не совершить. Омуженки, поди, уже бросили и этот острог да сели на коней...
– И в третий раз не поступились своими обычаями и нравами? – спросила дева.
– И впредь не поступимся, – ответил ярый муж. – Ибо не желаем, чтоб наши потомки поклонялись уду. А ты хитростью заставила нас клясться.
– Добро! – Мерцана позрела на витязей. – Я трижды испытала вас. И если бы вы нам хоть единожды уступили, не видать было бы вам счастья.
Переглянулась Скуфь: что сие означает? Хорошо ли, плохо ли?
А дева продолжает:
– С уступчивыми мужами добро лишь на празднике Купалы. Дева повелит – возьми меня еще! Он и возьмет столько раз, сколько надобно. А если сей праздник будет длиться изо дня в день, из года в год, покорные мужи нам скоро надоедят. Ведь, кроме совокупления, будет много иных дел: чад малых пестовать, дом содержать, готовить пищу.
– Ты нам скажи прямо! – загудели витязи. – По нраву мы вам или нет? Притомились мы от ваших хитростей да испытаний!
– А вот этого не скажу, – ласково промолвила Мерцана. – Дабы вы и впредь свой дух нам являли и не знали покоя.
– Что же ныне делать? – и вовсе обескуражилась Скуфь. – По нашему обычаю, след ждать огласа, да ведь мы еще не позрели друг на друга?
– На сей раз вам придется уступить своим нравам.
– Тогда сразу скажи, в чем уступить? А то опять схитришь!
– Поскольку нас вдвое больше, то каждому из вас придется взять по две жены.
– По две? Это нам любо!
– Когда же из-за Черемного моря придут первые наши сестры, – продолжила дева, – то возьмете еще по две.
– Добро, – не сразу согласилась Скуфь. – Хотя это против наших обычаев, но мы уступим.
– А вторые сестры придут, уступите?
Тут витязи посовещались между собой и спрашивают:
– И третьи, и четвертые тоже придут?
– Не оставлять же их на чужбине под набегами ромеев! А мы нашли землю и неуступчивых женихов.
– Знать, будет нам по десять жен?
– Велико число?
– Как бы сказать, – замялась Скуфь. – Не так и велико. У нас в ветхие времена было и поболее...
– Чего же вы обескуражились? Или боитесь, немощь одолеет?
– И мощи есть довольно...
– Тогда что же повергло вас в уныние?
– Да согласитесь ли вы делить одного мужа между десятью женами? Вы ведь строптивы, вольны и воинственны. Чуть что, сразу за бичи... Не станет ли затеваться свара между вами? Тогда заместо счастья будет нам морока с вами.
– Морока будет, – пообещала Мерцана. – Но ведь с одной женой еще больше мороки?
– И то верно, – согласились витязи. – Так что же, пусть мати идут на наш стан!
Дева погрозила плетью.
– Рано всполошились!
– Как же так? Ужели снова обманула?
– Ваше вено свершится, коли Ураган сладит с нашей царицей. А нет, так и по одной жене не достанется!
– Ураган?! – ахнули витязи. – Да где же наш государь?
– В гнезде Чаяны, – засмеялась дева, – которое вы вздумали стряхнуть с древа. Что б стали делать, когда вместо царицы оттуда сверзся ваш Владыка?
* * *
А Ураган утерся рукавом, вкусив злого горючего зелья, да очам своим не веря, поднял взгляд...
Нет! Дурной образ омуженки, будто сор, сидел в глазу, выдавливая слезы. И вид сей не усмирялся ни огнем, ни хмелем суры, ни заклятьем.
– Смотри, Чаяна! – воскликнула ягиня. – Он взора отвести не может, как ты ему по нраву пришлась. Ну, полно таращиться на деву, Ураган! Пора и к делу приступить. Поднеси-ка ей сперва свои дары, что заготовил. Должно быть все по чину и обычаю!
Огненная сура прокатилась по жилам, опалив все тело не радостью, а тоской-печалью.
– Ты обманула меня, старуха, – тяжко промолвил Ураган. – Обещала показать Чаяну, а кого мне явила?
– Что-то не могу уразуметь? – застрожилась ягиня. – Ты потешаешься надо мной или передумал брать за себя нашу царицу? Довольно забавляться, государь!
– Где та Чаяна, которую я зрел летом, на реке Деннице?
– Да вот же я! – Омуженка откинула слипшиеся рыжие космы, нависающие на лицо. – Вглядись же? Тогда я была влажной от купания, а ныне от пота, ибо долго скакала в доспехах, спеша к тебе. Когда омоешь меня из венчального сосуда, сразу позришь иную...
