Вот только меня он не убедил.
— Моей жизнью управляют другие люди. — Для разнообразия я в кои-то веки говорила правду. — Они решают почти всё, от мелочей до самых ключевых моментов. Меня никто даже не спрашивает, чего я хочу. И не собирается спрашивать. Какие тут радости?
Я ждала, что он станет спорить. Говорить, что всё совсем не так. Никто ничего за меня не решает, а если вдруг и решают, то исключительно ради моего собственного блага. Но доктор как-то сразу посерьёзнел и, слегка прищурившись, сказал:
— Вы даже не представляете, как многое в своей жизни человек способен изменить, даже оказавшись в зависимом положении. Не скажу, что всё. Но — многое. При условии, что у него есть цель, и он не боится к этой цели идти. Верьте в свои силы, Вероника. Я отлично вижу, что они у вас есть. Вам остаётся только в них поверить.
— Я никому не нужна, — глухо сказала я, поворачивая голову набок, чтобы не встречаться с Истором взглядом. — Какая может быть цель у человека, который никому не нужен? Даже если есть силы?
— С чего вы так решили? — удивился он. — Будто вы никому не нужны? У вас же есть молодой и красивый жених!
Я прикусила губу. Молодой и красивый жених у меня был, только, как оказалось, всё, что ему было нужно, — это моя кровь. Неужели Истор не знает, что всё кончено? Ох… Ну конечно, он вообще ничего не должен знать про Эдмонда. И женихом моим официально по-прежнему считается совсем другой человек. Доктор что же, говорил про него?! Это виконт-то молодой и красивый? Да он почти старик! И совершенно не красивый.
А доктор и вовсе продолжал говорить всё более крамольные вещи.
— Он проявляет о вас искреннюю заботу. Он был чрезвычайно встревожен вашим состоянием.
— Виконт? Заботу? Ну да, конечно.
Я своевременно сообразила, что откровенность откровенностью, но плохо высказываться в адрес виконта может оказаться себе дороже. Однако меня, как это очень часто бывало, выдала мимика. Истор нахмурился, внимательно изучая выражение моего лица. Должно быть, сейчас начнёт отчитывать, в лучшем случае поучать. Дескать, нельзя так говорить и думать о своём женихе и благодетеле. Но то, что в действительности сказал доктор, окончательно сбило меня с толку.
— Вы должны отнестись к нему снисходительно, Вероника. — На этом месте я подняла на него совершенно ошалелый взгляд. Снисходительно, к виконту? Ну да, вот уж кто нуждается в моей снисходительности! Примерно так же, как карп — в плаще с капюшоном. — Возможно, он не умеет проявлять заботу так, как следовало бы. Так, как вам бы этого хотелось. Но это неудивительно, учитывая то, через что ему пришлось пройти.
— А через что ему пришлось пройти?
В тот образ виконта, который пытался нарисовать Истор, я не верила ни на грош, но любопытство всё равно пробудилось. Доктор нахмурился, кажется, пытался понять, действительно я ничего не знаю или только притворяюсь.
— Думаю, я не тот человек, которому следует вам об этом рассказывать, — произнёс, наконец, он.
Ну да, конечно. А кто тот человек? Сам виконт? Вот прямо завтра он прибежит ко мне в спальню и начнёт откровенничать. Впрочем, кое-что я всё-таки успела узнать. От лекаря, который был не настолько щепетилен, как Истор.
— Я слышала, что он сидел в тюрьме за то, что совершил государственную измену, — осторожно заметила я.
— Бросьте, Вероника, вы же не думаете, что если бы виконт действительно изменил короне, он бы спокойно жил сейчас у себя в замке, — сказал Истор, поморщившись.
Я пожала плечами. Откуда мне знать?
— Мог бы, если бы нашёл способ избежать наказания. К примеру, заплатив большую взятку, — припомнила я ещё кое-что из слов Эдмонда.
— Если бы его судили за убийство, за колдовство, за разбой — тогда да, — подтвердил доктор. — Но только не в случае государственной измены. Такие вещи не прощают, даже если заплатить хоть десяток огромных взяток. За исполнением приговора король следит самолично. Так что раз лорда Телбриджа выпустили, значит, можете быть уверены: обвинение было ложным. Но, полагаю, вы понимаете, что даром такие вещи не проходят.
Дверь отворилась, и в комнату вошёл предмет нашего разговора. Я вздрогнула и вся подобралась. В первый момент мне подумалось, что виконт слышал весь наш разговор с доктором, включая последнюю его часть. Лишь потом я поняла, что это чрезвычайно маловероятно. Мы говорили негромко, а стены в замке добротные. Да и вообще трудно было представить себе виконта, стоящего в коридоре в согнутом виде, прижав ухо к замочной скважине.
— Проснулась? Ну, как идут дела?
Последний вопрос был адресован Истору. Виконт подошёл поближе, и я непроизвольно вжалась в кровать, задержав дыхание. Доктор покосился на меня с удивлением: видимо, такой эмоциональной реакции он не ожидал даже после нашего разговора. Неодобрительно качнул головой и прищёлкнул языком, но потом обратился к виконту, как ни в чём не бывало:
— Всё хорошо. Я как раз рассказывал девушке, насколько находиться на этом свете лучше, чем на том.
— Справедливо, — сдержанно кивнул виконт. — На том свете ей делать совершенно нечего. Что скажете насчёт её состояния?
— Всё уже практически в норме. — Теперь в голосе Истора зазвучали деловые нотки. — Ещё пару дней постельного режима, и можно считать вопрос исчерпанным. Дальнейшее будет зависеть от самой барышни, ну, и от вас.
Виконт молча кивнул.
— Быть может, хотите, чтобы я оставил вас наедине? — предложил доктор.
Мои глаза расширились от ужаса, и я уже собиралась шёпотом попросить его не уходить, но к моему немалому облегчению виконт сказал:
— Не стоит. Я лишь зашёл на минуту, чтобы узнать, как идут дела. У нас ещё будет достаточно времени.
Попрощавшись со мной кивком головы, он вышел из комнаты. Вынуждена признать, что моё чувство облегчения было несколько подпорчено его последней фразой.
Глава 6
Следующие два дня прошли относительно спокойно. Постельный режим — это довольно-таки славно, при условии, что чувствуешь себя хорошо, а делать всё равно нечего. Можно немного понежиться в кровати, списывая собственную леность на рекомендации врача.
Видимо, сработал инстинкт самосохранения, и о событиях, предшествовавших болезни, я думала очень мало. Зато мне в голову пришла свежая идея попробовать погрузиться в религию. Ведь тот жестокий урок, который преподнесла мне жизнь, явился следствием моей собственной разнузданности и греховности. Прямым результатом побега от законного жениха и действий, которые до определённой степени подпадали под понятие прелюбодеяния. Поэтому я честно попыталась встать на праведный путь и посвятить свою жизнь Рейе, Делву и Калму.
Хватило меня часов на восемь. Я проштудировала "Житие святого Веллира" и не переставала поражаться, отчего столь невероятное число демонов и демониц пытались совратить одного-единственного святого. Причём если процесс совращения святого демоницей я ещё могла кое-как себе представить, то процесс его совращения демоном моё девичье воображение рисовать отказывалось наотрез. Книга "Пятьдесят восемь способов искупить грехи" быстро ввергла меня в уныние. Зато "Инструкцию по применению пояса верности" я листала долго и с большим интересом. Особенно мне нравилось рассматривать картинки.
