Я попыталась представить своего отца доставляющим тайное послание какому-нибудь министру какой-нибудь далёкой страны. Получалось из рук вон плохо. Мой отец? Лысеющий полноватый мужчина совершенно непредставительного вида, настолько, что на торговца он походил больше, чем на барона? Или это тоже было частью плана, своего рода маскировкой? Что, в сущности, я о нём знала? А с другой стороны, кто в этом виноват? Не я же.
Я снова перевела взгляд на Дамиана, который, оказывается, всё это время пристально за мной наблюдал. И сразу же поняла: он не договорил. Есть что-то ещё.
— У такого рода деятельности есть один нюанс, — подтвердил моё подозрение Дамиан.
Ещё один?!
— Людям этой профессии нельзя заводить семью. Это негласное правило, но оно никогда не нарушается. Через семью на таких людей становится слишком легко надавить. Это делает уязвимыми их самих, их близких, и государственную власть. Совсем другое дело — некая женщина с ребёнком, которую человек навещает раз в полгода.
— В год, — мрачно поправила я.
— Тем более, — кивнул Дамиан. — Поэтому твой отец никак не смог бы позаботиться о тебе сам. Другой вопрос, правильный ли он сделал выбор и нельзя ли было придумать более подходящее место, чем этот зверинец с чокнувшимися жрицами.
Поджав губы, я мрачно смотрела в стену. Мне ещё долго предстояло переваривать услышанное, прежде чем я готова буду делать какие-то выводы о поступках отца и их причинах.
— Ладно, на сегодня достаточно тяжёлых разговоров.
Дамиан, кажется, уловивший моё настроение, поднялся с кресла, подошёл к столу и, взяв с него один дротик, не целясь, запустил его в мишень. Стрела со стуком вонзилась в дерево.
— Ты любишь ездить верхом? — спросил виконт, оборачиваясь.
Я посмотрела на него исподлобья, озадаченная таким поворотом разговора.
— Ну… да.
— Отлично. В таком случае я приглашаю тебя на конную прогулку.
Я полагала, что после всего услышанного сегодня меня трудно будет удивить. И всё-таки ему это удалось. Да, ну и муж мне достался, ничего не скажешь… И опять спасибо отцу!
— А я могу отказаться? — Я склонила голову набок.
— Можешь. — Пожалуй, мне тоже удалось его озадачить, мысленно констатировала я с каким-то странным чувством удовлетворения. — Ты отказываешься?
— Нет. Просто хотела знать.
Дамиан с усмешкой покачал головой. Видимо, в очередной раз пришёл к выводу, что не знает, как разговаривать с семнадцатилетними девочками.
— Ладно, завтра четверг, так что поедем послезавтра. Выезжаем в десять. И кстати… Тебе идёт эта причёска.
Я улыбнулась.
Он посмотрел на часы. Времени с его прихода прошло порядочно.
— Тебе, наверное, пора. Амандина небось волнуется, — едко напомнила я. И вдруг мне в голову пришла неприятная мысль. — Или ей не о чем волноваться? Она прекрасно знает о нашей договорённости, ведь так?
Теперь, когда меня озарило, такой ход казался более, чем естественным. Но отчего-то мне было крайне неприятно.
— С чего ты взяла? — нахмурился Дамиан.
Я пожала плечами, стараясь выглядеть как можно более равнодушной.
— Просто подумала, что ей ты наверняка рассказал.
— Кто она такая, чтобы я рассказывал ей о строго секретном соглашении между двумя людьми? — изогнул брови он.
— Ну… — Я смутилась, подбирая формулировку. Что значит "кто"? — Близкий человек.
Дамиан подошёл к моему креслу и как-то снисходительно качнул головой.
— Есть разные виды близости, девочка. Когда-нибудь ты это поймёшь. Спокойной ночи.
Он наклонился и поцеловал меня в лоб, после чего, ни слова больше ни говоря, вышел из комнаты.
Я, часто моргая, пялилась на дверь. И что вдруг на него нашло? Это он так по-отечески, да? А сам небось направился прямиком к Амандине? Впрочем, в данный момент последнее не слишком меня беспокоило.
Глава 9
Сегодняшняя проповедь была посвящена двум грехам — чревоугодию и гортанобесию. Если первое понятие относилось в основном к обжорству, к постыдному стремлению набить собственный желудок, то второе скорее касалось гурманства, любви к поглощению изысканной пищи и деликатесов. Оба греха считались весьма тяжкими, поскольку в обоих случаях речь шла о чувственности.
По мере того, как жрец вдохновенно распространялся об отвратительной для богов природе плотских утех, прихожане всё более старательно выравнивали спины и подтягивали животы. Идеально худые люди чувствовали себя прекрасно, а вот все прочие явно сожалели о том, что как раз сегодня не остались дома из-за хвори любимой кошки или по ещё какой-нибудь уважительной причине. Прихожане косились на соседей по скамьям и приглядывались к размерам брюшка или толщине складок на боках, стремясь убедиться в том, что масштабы их чревоугодия менее внушительны, чем у окружающих. Если прийти к такому выводу не удавалось, они поджимали губы и глядели в пространство с выражением лица, гласившим "У меня просто широкая кость".
Мой душевный покой проповедью давно уже было не смутить. Я слушала вполуха, опустив глазки, и ничуть не удивилась, когда дело дошло до выводов. Выводы заключались в том, что по окончании проповеди грешным прихожанам следует незамедлительно отправиться домой, сложить в корзины и тюки небогоугодные продукты и принести их в храм, дабы возложить в качестве жертвы на алтарь богов. Я героически выдержала борьбу с рвущейся на губы ухмылкой. Такой итог проповеди был предсказуем.
Предполагаю, что многие из слушавших отнеслись к требованию жреца вполне серьёзно. Я же не планировала расставаться со свидетельством собственной греховности — ждущим в замке горьким шоколадом с орехами. Что-то подсказывало мне, что Рейа, Делв и Калм не испытывают нужды в шоколаде, а буде такая нужда появится, мгновенно получат его в любом количестве. А вот жрец без моего лакомства точно обойдётся. Нехорошие мысли, знаю. Но я же в курсе, что происходит с такими вот приносимыми на алтарь продуктами. И благочестивое выражение на лицах прихожан заставляло меня всерьёз волноваться за здоровье жреца. Как бы он не лопнул от всей глубины их раскаяния.
Богослужение закончилось, и люди устремились к алтарю. Я оказалась в первой дюжине, поскольку, как и прежде, находилась во время церемонии в привилегированной части храма. Принеся свои жертвы, я направилась к выходу в сопровождении Мэгги, и в нескольких шагах от входа столкнулась со жрецом. Я привычно склонила голову, опуская глаза.
— Ученица Вероника, — кивнул в свою очередь жрец. — Я вижу, ваш супруг по-прежнему пренебрегает своими обязанностями прихожанина. Это большой грех. Он навлекает на себя гнев богов, и их возмездие непременно воспоследует.
Люди, направлявшиеся к выходу из храма, останавливались и прислушивались. Вокруг нас потихоньку собиралась толпа. А я внезапно начала злиться. И поняла, что больше не хочу, опустив глазки, терпеливо выслушивать всё, что ему заблагорассудится сказать. А ещё поняла, что вовсе не обязана это делать. Он ведь не мой Учитель, а просто жрец из городского храма. А я уже не пансионерка, а виконтесса.
