«И не только у вас…», — мысленно отметила девушка, отчего-то испытывая довольство.
— Смотрю на вас с Русом и завидую. Эх, мне бы тоже упорство проявить! Теперь поздно. Зато сын — весь в меня и дочка — красавица, обязательно познакомлю! Жаль, видел их не часто… раньше, понимаешь, я с ней почти не жил… и хорошо было! Теперь приходится… Рус! Ты и про это не поинтересовался, перед тем, как… да чего теперь… — досадно крякнув, пошел открывать дверь.
Гелиния бросила на мужа прожигающий взгляд, примерно соответствующий такому выражению: «Как ты мог! К даркам царство, но заставлять человека жить с нелюбимой!», — ну, или что-либо подобное. Рус виновато, но супруге показалось — хитро, пожал плечами: «Понимаю, но откуда же я знал?». Несведущий человек, глядя на подобное выражение чувств, вполне мог бы подумать, что если бы Рус представлял себе глубину семейных проблем Эрлана, то это в корне изменило бы то судьбоносное решение. Но Гелиния уже успела выучить мужа, как она считала — неплохо, поэтому с грустью определила: «Эх, мужи… и ты, Русчик, ничем от них не отличаешься… наплевал бы ты на Эрланово горе…». Именно «горе»! Юношеский, в её случае — девичий максимализм у молодой княжны не вполне еще выветрился.
Роскошная женщина в длинном шелковом платье с традиционной этрусской вышивкой, быстро оценила обстановку. Похоже, мужа она на самом деле нисколечко не ревновала, зато какой повод поскандалить! Но мгновенно узнав Руса — преобразилась. Она не видела «сына Френома» на крыльце главного Фрегорского храма, но дворцовые портреты оказались очень точными. Единственное, хоть и слышала об этом, поразилась его маленькому для этруска росту, навскидку — чуть больше четырех локтей (175 см. по Земному).
— Вообще-то, он у меня так не напивается… — Роланда заискивающе-заигрывая глядя на Руса, замялась, лихорадочно соображая, как его называть.
— Теперь я князь, царица Роланда, — помог ей «божий сын», — это я виноват, надеюсь, ты его простишь…
Откуда ни возьмись, кабинет наполнился толпой придворных.
«Находка для шпиона, — с пьяной усмешкой подумал Рус, обращая внимание на свободный доступ к, несомненно, секретным документам, — но это пусть сам Эрлан разбирается».
От восторженно-восхищенных, притворно-заискивающих, а порой и открыто-злобных взглядов вдруг затошнило. Рус с Гелинией сослались на усталость. Их отвели в роскошную спальню, где муж сразу вырубился и впервые пьяно захрапел. Жена попыталась его растолкать — бесполезно. Подумала, но Силу применить не решилась. Легла подальше и зажала голову пуховыми подушками. Благо, их на огромной кровати нашлось достаточно. Погоревала о своей нелегкой судьбинушке, о тяжкой доле женщины, у которой муж — пьяница и уснула.
Отказавшись пройти в столовую, куда обязательно сбегутся «лишние» придворные, супруги позавтракали в спальне. Нарядились в свою же походную одежду, проигнорировав принесенные богатые платья, и в сопровождении гвардейцев прошли во вчерашнюю «комнату совещаний», а не «кабинет» как ошибался Рус накануне. Нынче их то ли специально вели по центральным коридорам и залам, то ли народ сбежался поглазеть на Френомовского сына — «Четвертичного Царя»
[8]
, но сегодня через толпу придворных чуть ли не пробивались. Атмосфера звенела любопытством, обожанием, завистью, надеждой и ненавистью — типичными придворными чувствами и «звериному» нутру Руса это крайне не нравилось. А вот привычная к дворцовым порядкам Гелиния переносила сие внимание вполне сносно, хотя и без одобрения.
Хвала богам, в «совещательной комнате» находились знакомые лица: Фридлант, Вавилиан, Эрлан. Свитки и листы пергамента теперь лежали в образцовом порядке, за которым следил один незнакомый Русу человек, намеренно державшийся в тени — «секретарь совещаний» Горлик. Маги, вчера изрядно принявшие на грудь, сегодня, как и положено, похмельем не страдали
[9]
.
Встреча получилась неожиданно теплой, ни чета вчерашней. Эрлан, не без помощи Верховного жреца, окончательно «взял себя в руки», смирился со своим положением. С удовольствием, под легкое белое вино, вспомнили «былые подвиги» и Вавилиан приступил к обстоятельному докладу. Он так и остался Хранителем традиций, только теперь не грусситов, а всей Этрусии и хранил, кроме старых традиций, новые наказы «сына Френома». Надо ли упоминать, что Гелиния сидела тише мыши, а уши навострила почище лисицы? Особенно, когда разговор шел «о подвигах». Многое предстояло выдержать скрытному Русу несколько позже — не позавидуешь.
Воины обеих партий охотно откликнулись на призыв «окончательного решения кочевого вопроса». Не без трений, конечно, но в целом армия, где сохранили «партийные» подразделения, показала себя неплохо. Эрлан поправил: «Блестяще», осторожный Вавилиан промолчал.
— Нет, нет, нет! — встрял Рус, — партийцев необходимо смешивать везде, где только можно! Армия — наиболее подходящий институт, с неё и надо начинать! Забыть быстрее о вековых распрях, забыть!
— Это наказ? — невозмутимо спросил Хранитель Традиций, пододвигая себе чистый лист. Секретарь незаметно вложил ему в руку перо.
— Ты что, Рус, — слово взял Эрлан. После вчерашней пьянки он стал относиться к нему, как к ровне. По крайней мере, в общении, — так просто это не сделаешь, на своих министрах убедился! Если в одном ведомстве сидят бывшие враги, то плюются, саботируют, интригуют, а ты говоришь — армия! Как бы в спины не ударили.
— А Филарет пробовал?
— Нет, конечно!
— Пусть пробует, — твердо сказал Рус и поправился, — я сказал — пробует, это не значит, что надо немедленно рушить все устоявшиеся порядки. Пусть начинает с самых боевых частей, с общих дозоров. Но политику вести на окончательное смешение! — и соизволил пояснить:
— Мне пришлось послужить в армии, куда приходили ненавидящие друг друга народы. В спокойном гарнизоне — да, вражда сохранялась, но в боевых условиях я ни разу не слышал, чтобы кто-то стрелял в спину своему исконному недругу. Общий враг объединяет и я удивлен, что Филарет того не ведает, — умолчал о случаях стрельбы по «товарищам» из-за иных причин, которые в Афгане бывали.
— Конечно, знает! Но… — возмутился Эрлан.
— Понимаю, — перебил его Рус, — зачем ломать устоявшиеся полки, если и так все идет неплохо? Но впредь передай ему мой наказ, но и напомни, чтобы не переусердствовал. Будущее-будущим, но и снижать боеготовность армии ни к чему. Все в меру. Понятно?
— Ты вспомнил свою жизнь? — внезапно спросил Фридлант.
— Кое-что, — уклончиво ответил «сын Френома» и всем видом показал, что обсуждать свою биографию не намерен.
Вавилиан продолжил доклад. Положение в стране, отношения в верхушке знати, созыв Думы. Когда дошло до создания ордена, Хранитель передал слово Эрлану, который, даже будучи царем, эту проблему не смог скинуть на подчиненных. Слишком нова она оказалась и как раз соответствовала его знаниям: Академия и долгая жизнь в «просвещенных» странах, где ордена действуют давным-давно. Вообще-то, он сильно сомневался в необходимости такого заведения, без которого в Этрусии прекрасно обходились, обучаясь магии Призыва при храмах, но с Русом не поспоришь.
