Геральт чуть повернул голову и скосил взгляд: в воротах стоял эльф, решившийся наконец покинуть лавочку.
— Это кто, Сход Развалыч? — осведомился ведьмак после десятисекундного раздумья.
Кобольд снова раскинул руки в стороны, только на этот раз не для объятий:
— Не знаю. Назвался Иландом. Он ждет тебя уже седьмой день, и я его считал полным идиотом, потому что не ожидал твоего появления. А он сослался на какой-то неведомый мне принцип Шекли и принялся тебя ждать. Глазам не верю просто. Что за принцип, а, почтенный?
— А. — Ведьмак неожиданно вздохнул и устало махнул рукой. — Дурацкий принцип. Но иногда работает. Потом как-нибудь расскажу.
И он повернулся к эльфу.
— Зачем ты ждал меня?
— Я хочу тебя нанять.
— Я работаю за деньги, — предупредил ведьмак. — Причем за немалые.
— Я знаю, ведьмак. Я знаю даже то, что вы, ведьмаки, работаете только с полной предоплатой. Но у нас нет выхода.
— Ну что же… Где мы можем обсудить вашу проблему? Здесь недалеко, на Туровской, есть замечательный шинок.
— Мне все равно, — ответил эльф.
— Сход Развалыч, — ведьмак снова обратился к кобольду, — я снова у вас остановлюсь, вы не против?
Но кобольд ответить не успел: его перебил потенциальный наниматель Геральта.
— Останавливаться не придется, — заявил он не допускающим возражений тоном. — Мы уедем очень быстро.
— Посмотрим, — хладнокровно отозвался ведьмак. — Посмотрим. А пока я мечтаю только об одном: о сичениках по-винницки и бокале темного пива.
— Будут и сиченики, будет и пиво, — все так же хмуро заверил эльф. — Пойдем.
И они пошли. Свернули с Нижнего Вала в сторону Щекавицы; эльф явно знал, где находится упомянутый Геральтом шинок.
«Что ж, — подумал ведьмак. — Начало этой истории мне нравится. Впрочем, истории я пока как раз и не слышал. Но у каждой истории бывает начало, когда еще ничего не ясно, когда контуры будущих событий только намечаются, но когда уже задается настроение. Так вот: мне начинает нравиться настроение этой истории…»
В шинке Геральт отвлекся: он был достаточно сильно голоден, чтобы помышлять о чем-нибудь, помимо еды. Эльф не мешал насыщаться, просто безмолвно сидел напротив, вяло ковырялся вилкой в салате и цедил «Слезу Элендила» из высокого бокала на потемневшей от времени серебряной ножке. «Слеза» стоила так называемую «прямую цену»: грамм — гривна. Так что Иланд только за свое питье выложил не меньше сотни. Это весьма обнадеживало.
Насытившись, Геральт залпом заглотил бокал «Черниговского темного» и взялся за второй, уже не торопясь, с расстановочкой, слизывая с губ пену и потягивая пиво маленькими глотками. Организм блаженствовал.
— Ну, — вопросительно протянул Геральт, — что там у вас?
Ему понравилось, что эльф не форсировал событий. Собственно, ведьмак даже устал ожидать, когда же ему изложат задачу. Поэтому и спросил сам.
— У нас четыре смерти, — мрачно сообщил эльф. — Я поведаю предысторию для начала, ладно?
— Конечно. — Геральт поудобнее откинулся на спинку стула. — И велите, чтобы не забывали подносить пиво…
Эльф сухо щелкнул длинными пальцами с тщательно ухоженными ногтями; тут же примчался официант.
«Ну еще бы, — подумал Геральт. — К тем, кто заказывает „Слезу Элендила“, официанты спешат в первую очередь…»
— Наверное, стоит начать с легенд. Так будет правильнее.
«С легенд? — удивился ведьмак. — Господи, что ж за работу мне хотят подсунуть-то?»
— Ты знаком со специальной техникой радиосвязи? — спросил эльф.
— Ну… — Геральт пожал плечами и глянул в сторону, на секунду, не больше. И снова встретился со льдистым взглядом эльфа. — В общих чертах. Я ведь ведьмак.
— Слыхал байки о заблудившихся радиосигналах?
— Слыхал. Кто ж подобных баек не слыхал?
— Это не байки, Геральт.
Ведьмак вдумчиво осушил бокал; пустой тут же заменили на полный.
— Это действительно не байки. Наш предводитель — его зовут Халланард — занимается заблудившимися радиосигналами уже более полутора тысяч лет.
— Ого, — честно признал Геральт. — Впечатляет. И до чего же он дозанимался?
— Ну, во-первых, выделил частоты, на которых заблудившиеся радиосигналы звучат особенно часто. Во-вторых, попытался систематизировать периодичность и продолжительность диких передач.
— И?..
— Они чаще всего звучат весной, в периоды первых гроз. И почти никогда не случаются зимами, во время снегов. Впрочем, это не очень важно. Важно другое. За последние пятнадцать лет число диких передач возросло.
— Сильно?
— Сильно. В семьдесят раз.
— Ого! — вторично впечатлился ведьмак. — Это что же получается?
— Получается, что заблудившиеся радиосигналы проскакивают не два-три раза в год, а раз в сутки. Ну, немного реже, если честно, — уточнил эльф. — Кроме того, они стали гораздо длиннее по времени и чище от помех.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что ваш предводитель сумел эти передачи раскодировать?
Эльф поднял на ведьмака морозный взгляд долгожителя.
— Именно это я и хочу сказать.
Геральт зябко поежился — отчасти от взгляда собеседника, отчасти от его слов.
— Там были координаты, — хмуро пояснил Иланд. — Координаты в какой-то неизвестной цифровой системе. Шесть лет назад Халланард впервые осуществил реальную привязку к реальным картам. Год назад впервые выделил обе координаты и пересчитал их в общеупотребительную проекцию.
— Где? — коротко справился Геральт.
— Под Черновцами. Старый-престарый замок.
— Вы его обследовали?
— Пытались. Погибли два эльфа. В первый же день.
Ведьмак неодобрительно покачал головой:
— Как они погибли?
— Один нарвался на ловушку в коридоре — его проткнуло железной арматуриной. Второй провалился в подземелье. Он был еще жив, когда его начали пожирать крысы, я сам слышал его крики.
Глаза эльфа стали еще белее, чем раньше.
Геральт, хоть и мутант, но все же короткоживущий человек, прекрасно знал, как относятся к смерти долгожители-эльфы. И как дорого они ценят жизни собратьев. Их ведь очень мало рождается, эльфов. Каждый новорожденный долгожитель в пределах Большого Киева — праздник для любого из взрослых эльфов. Но эти праздники случаются все реже.
— Им не было еще и по четыреста лет, — глухо сказал Иланд. — Погибли, в сущности, дети…
«Эх, жизнь… — подумал Геральт со смешанным чувством. — Мне нет еще тридцати пяти. По меркам эльфов я еще эмбрион… И именно поэтому они хотят сунуть в самое горнило меня, человека, чья жизнь не стоит и серебряного гроша. Сохранив тем самым свои драгоценные тысячелетние жизни…»
