Когда маленькая компания проходила вблизи каменоломни в дир-ясинской долине, работавшие там каменщики заметили два красных пятна — головы Элиэзера и его сестры, которые резко выделялись на фоне серых в конце лета окрестных холмов. Они бросили свои баламины
[74]
и вышли на дорогу, чтобы посмотреть, кто это идет.
Высокий худой каменщик с большой запыленной бородой крикнул идущим:
— Привет, товарищи!
— Привет, — ответили они.
— Может, присядете выпить с нами чашку чая?
Рыжая Тетя, которую никогда не влекло ни к простым рабочим, ни к сидению на земле, поспешила заявить: «Мы торопимся». Но остальные сказали: «С большим удовольствием» — и присели, и тогда каменщики разожгли костер из маленьких веток и поставили на него чайник.
У Отца в рюкзаке было несколько бисквитов и банка сгущенного молока, и он добавил их к хлебу, сыру, луку и маслинам, которые каменщики разложили на расстеленном на земле брезенте.
— Меня зовут Гальперин, — представился бородатый каменщик. Он был в белой, подпоясанной веревкой рубахе на голое тело. Потом он добавил, что все называют его «Борода», из-за почтенного возраста, и спросил каждого, сколько сахара ему положить.
Рыжая Тетя сказала:
— Побольше сахара и поменьше молока, пожалуйста, — и Борода улыбнулся.
— Могу я задать вам личный вопрос, девушка? — спросил он и еще до того, как она ответила, указал на Дядю Элиэзера: — Ты и этот мужчина, этот рыжий, — вы брат и сестра или муж и жена?
— Мы брат и сестра, — ответил Элиэзер.
— Это я его жена, — вмешалась Черная Тетя.
— А вы нахал, — сказала Рыжая Тетя.
Все это время Авраам сидел сзади, молчал и не спускал глаз с Рыжей Тети. Но теперь он вдруг произнес, громко и ясно:
— Хорошая новость.
Его товарищи посмотрели на него с изумлением, потому что Авраам слыл человеком молчаливым и застенчивым и никогда не смотрел женщинам прямо в глаза.
— Что ты сказал, Авраам? — спросил Борода.
— Я сказал: «Хорошая новость».
— Почему?
— Потому что мужа и жену, которые так походят друг на друга, ни за что нельзя разлучить, — сказал Авраам. — Но если они только брат и сестра, может, мне удастся завоевать ее сердце.
Воцарилось молчание, бледность вытеснила краску на лице Авраама, Дядя Элиэзер вытащил блокнот, записал в нем несколько слов и сказал: «Всегда можно узнать что-то новое», — а Рыжая Тетя встала, отряхнула платье и отошла в сторонку, ожидая, пока они кончат есть и пить.
«Что вы скажете на это?» — спросил Отец потом, когда они продолжили свой путь, и Мать ответила, что молодой каменотес прав, трудно разлучить мужчину и женщину, если они похожи, — «как, например, я и ты, два лилипута», — а Черная Тетя все смеялась, плевалась косточками фиников и метко стреляла из пращи по желтой собаке, которая появилась невесть откуда и теперь брела за ними, злобно скалясь и прижав хвост.
Рыжая Тетя промолчала, а две недели спустя, когда все давно уже позабыли всю эту историю, она обнаружила на ступеньках своего дома очаровательный каменный кубик, высеченный и обработанный рукой подлинного мастера. Она подняла его. Сильный жар разлился по ее руке, и странное спокойствие, с примесью страха, вошло в ее кровь.
В МОЕЙ ПАМЯТИ
В моей памяти вдруг всплывает образ продавца сладостей. По четвергам он появлялся в нашем квартале, брел со своей тележкой средь невзрачных серых домов и выкрикивал:
В канун субботы все хотят
Купить конфет и шоколад,
А кто жалеет детям сласти —
Тому не видеть в жизни счастья.
Так он шел и покрикивал, разукрашивая унылую серость квартальных стен красными пятнами своих сахарных петушков, а потом уходил.
— Спой мне еще, — просил я.
— Что тебе спеть?
— Песню продавца сладостей.
— Но я ее только что пела.
— Спой опять.
Она смеялась и пела.
— А сейчас расскажи.
— Что рассказать?
— Про белую крысу Дяди Эдуарда.
— Я уже рассказывала. Она убежала, — сказала Мать. — Когда он упал, она спрыгнула с его плеча, и больше ее не видели.
— Расскажи мне о желтом коте из Дома слепых.
— Об этом коте не надо рассказывать, Рафаэль, его надо убить, и всё.
Мать ненавидела желтого кота из Дома слепых, потому что он то и дело приходил в наш квартал, выискивал котят, которые рождались от других котов, и беспощадно их убивал.
Черная Тетя говорила ей:
— Что ты от него хочешь? У котов так принято. Ты что, хочешь исправить эволюцию, которой уже миллионы лет?
— Почему «исправить»? — спрашивала Мать. — Такого кота не исправляют, его убивают. Или я убью его сама, или Рафи вырастет еще немножко и убьет его вместо меня.
— Хоть ты и маленького роста, а у тебя изо рта выходят ужасные слова, — говорила Черная Тетя.
— Тогда расскажи мне еще раз о свадьбе Рыжей Тети и Дяди Эдуарда, — просил я.
— Мне не хочется.
— Тогда расскажи мне о ней и о дяде Аврааме.
— Что тут рассказывать?
— Своей подружке в Киннерете ты бы рассказала.
— Ей я бы читала. Она была слепая.
Я стиснул глаза так сильно, что в темноте зажглись огненные искры.
— Я тоже слепой!
Она засмеялась.
— Тогда расскажи мне о ней.
— Успокойся, Рафаэль!
— Расскажи, как она поехала к знаменитому доктору в Вену, и как она не вернулась, и как никто не знает, где она сегодня.
— Зачем тебе все эти сказки, Рафаэль, а? Иди лучше, поиграй с ребятами в поле и дай мне спокойно почитать.
ВЕЧЕРАМИ
Вечерами Большая Женщина сидела в кухне, перебирала воспоминания и загадывала сама себе загадки в духе тех викторин, которые нам устраивали тогда в детские дни рождений и во время соревнований между параллельными классами: «Кто сказал и кому?», «Что было сказано и почему?» и «Закончите предложение». И вот так, не только из рассказов и воспоминаний, но также из этих вопросов и ответов, мне становились известными факты.
Кто сказал и кому: «Сильные души ломаются легче»?
Кто сказал и кому: «Я говорила ему не жениться на вас»?
И кто сказал и о ком: «Я больная, а он себе взял и умер»?
И кто сказал о себе: «У меня иногда так горит внутри, что матка из ушей вылазит»?
