Он никогда не говорил, что природа красива. «Господь творит сейчас, – думала Мария, – в этот самый момент».
Этой ночью ей снился Квинтус, юный римлянин, который, по меньшей мере, научил ее играть.
Глава 11
Пришло письмо от Леонидаса, жизнерадостная и глупая писанина, призванная уверить в том, что кентурион скоро снова будет в Тиверии. Едва начав читать, Мария поняла, что все это ложь. Он обманывал себя и пытался обмануть ее. Потом наступила тишина.
Эфросин отправилась к новому трибуну, который принял ее с издевательской доброжелательностью, поблагодарив за порядок и тонкость, с какой она вела дела. Это было исключительно важно для морали воинов, считал трибун. Это был старый, опустошенный и уставший человек. Эфросин рассказала о девочке, за которой присматривала по просьбе кентуриона Леонидаса, желая выяснить, куда он пропал.
Трибун встревожился и вызвал писца, принимавшего донесения о парфянской кампании.
– Гиблое дело, – обронил тот.
У Эфросин было чувство, что трибун вовсе не нуждался в отчетах. Он все знал, но хотел потянуть время. Потом он сообщил, что весь авангард под командованием Леонидаса попал в засаду и был уничтожен. Римляне опознали убитых, но кентуриона среди них не оказалось. Оставалось предположить, что его взяли в плен, но…
– Но?
– Парфяне не берут пленных.
Эфросин долго бродила по новым кварталам, где не так-то просто было обходить строительные леса и груды кирпича. Ей было грустно и тяжело от мысли, что придется все рассказать Марии. А что оставалось делать? Она остановилась, наблюдая за тем, как четверо рабочих устанавливают красивые резные ворота в одном из новых особняков. Когда тяжелая дверь встала на положенное место, женщина приняла решение. Она воспитает Марию как дочь, и она станет гречанкой. А Эфросин прекратит свою деятельность. Потом вернется в Коринф вместе с дочерью и с целым состоянием в добрых римских монетах. Теперь следовало поговорить с девочкой. Не лгать. Но все-таки пожалеть ее…
Все оказалось проще, чем предполагала Эфросин. Они встретились взглядами. В глазах Марии читались уверенность и отчаяние.
– Он мертв?
– Неизвестно. Его тело не найдено среди павших.
– Плен?
– Трибун сказал, парфяне не берут пленных.
Мария застыла. Глаза ее были сухими. С тех пор до нее невозможно было достучаться с помощью сочувствия. Все слова отскакивали от стены которую девочка воздвигла между собой и миром.
– Если бы она хоть поплакать могла… – раз за разом повторяли девушки в доме, – если бы только…
Эфросин считала, что Марию нужно чем-то занять у чтобы она окончательно не погрузилась в себя, и подключила ее к шитью. Однако та оказалась чересчур нетерпелива для работы с иглой, и починка одежды или набивка плащей совсем не спорились у Марии. Даже вышивка не радовала девочку, несмотря на яркость ниток и красоту цветов.
В один прекрасный день Мария не встала с постели.
– Живот болит, – прошептала девочка.
Эфросин оставила ее полежать, но через пару часов вернулась. Ничего не спрашивая, села у изголовья, приговаривая:
– Девочка моя…
Такое проявление чувств у Эфросин было столь необычным, что стена подалась. Мария почти закричала:
– Почему все покидают меня?
– Не все, – зло ответила Эфросин. – Я здесь. И стараюсь, как могу.
Она ушла.
Мария долго и серьезно размышляла. У Эфросин не было причин давать ей кров и пищу, заботиться и волноваться о ней. Деньги от Леонидаса больше не поступали, сама Мария не приносила в доме никакой пользы. Почему ее не выгнали на улицу, к нищим? Ей стало стыдно.
А потом Марию вдруг осенило: Эфросин рассчитывала на нее. Как на шлюху. Они называли ее милой. «Господи, помоги мне!» – девочка вспомнила Мириам и теперь поняла ее. Она выскочила из спальни и, на ходу натягивая через голову тунику, сбежала вниз по лестнице, попав прямо в кабинет Эфросин. Та сидела, как обычно, за работой.
– Я не собираюсь становиться шлюхой, поняла?! – завопила Мария.
– Это и в мои планы не входит, – ответила Эфросин. Голос был бесстрастным, но внезапно она словно поперхнулась. К своему немалому удивлению, Мария обнаружила, что Эфросин плачет. Это было так ужасно и невероятно, что стена вокруг девочки рухнула, ее захлестнуло горе, к горлу подкатил комок, и из глаз брызнули слезы.
Но Эфросин с горечью продолжала:
– Ты неблагодарное существо. Иди к себе и стыдись. Подумай о преданности Леонидаса. И моей. Потому что сама ты, очевидно, не представляешь, что такое любовь.
На следующий день Эфросин заявила, что Марии было бы полезно начать помогать на кухне. Уметь готовить – искусство, которое пригодится любой женщине. На кухне дела у Марии пошли лучше. Частично потому, что с самого своего появления в доме она привязалась к повару. У него было звучное имя Октавиан, но сам он был жизнерадостным галлом, любившим еду, Эфросин и жизнь в доме веселья.
Октавиан звал Марию своей помощницей учил ее готовить жаркое, потрошить рыбу и поджаривать до золотистой корочки, превращать овощной отвар в бульон, а мясной сок – в соус. Повар открывал тысячи секретов пряностей и приправ. Он хвалил и ободрял девочку, но иногда качал головой, приговаривая:
– У тебя нет самого главного. Радости.
Вечерами она сильно уставала – телом от тяжелой работы, мыслями от всего нового, что узнала. Но прежде чем уснуть, она думала над словами Октавиана, о том, что у нее нет радости. У нее не было еще и любви, считала Эфросин. Вот чего у нее было в достатке, так это стыда. Боже, как ей было стыдно!
Через несколько дней Эфросин позвала Марию к себе. Девочка пришла в чем была – в грубой тунике, перемазанная в крови и перепачканная мясным соком. Встала в дверях и задумалась. Она должна была выдавить это из себя.
– Ты можешь простить меня?
– Я сама должна просить прощения, – ответила Эфросин и покраснела. – Я была жестока и несправедлива.
– Нет, – спокойно возразила девочка. – Думаю, ты была полностью права.
Эфросин смотрела на Марию. Девочка сильно вытянулась, но была болезненно худощава. Ее лицо могло бы быть лицом статуи, слишком долго простоявшей на жестоком ветру и под хлестким дождем.
– Мария, послушай. Мы поговорим в следующий раз. А сейчас у меня есть к тебе дело. Садись.
Мария отряхнула тунику и присела на кончик табурета. Эфросин продолжала:
– Когда трибун сообщил мне о том, что Леонидас… пропал, я приняла решение. Я подумала, что могу воспитать тебя как дочь. Через несколько лет я продам этот дом, и мы с тобой уедем в Коринф.
Мария прищурилась, силясь понять сказанное женщиной.
