Мысль эта лишь мелькнула в его мозгу. Мать проснулась, открыла глаза и посмотрела на своего единственного сына с таким упреком, что он поспешил отвести взгляд.
— Ну вот ты и пришел! — воскликнула она, набрав в легкие вполне достаточно воздуха. — Но ты явился один, без твоей новой жены, той девки из какого-то медвежьего угла в Дале. Видать, она не отважилась навестить свекровь.
Он не ответил, по опыту зная, что любой ответ лишь еще больше разозлит мать. Но на этот раз его молчание привело старуху в неистовство, и она раскричалась как сумасшедшая. На крик прибежала испуганная Агнес:
— Я же говорила, что не надо ее будить.
Он встал и вышел из комнаты. На пороге он обернулся и сказал:
— Ну тогда до свидания, мама.
Мать продолжала кричать ему вслед, что покойный отец был прав: Йон навлечет позор на их семью и дом.
Йон Бруман поспешно ретировался в кухню, вышел из дома, пересек двор и направился в дом Альмы. Наследство было пока не разделено, и в ожидании смерти матери Альма, ее муж и дети жили как бы на выселках — недалеко от опушки леса.
— Вид у тебя очень неважный, — сказала Альма, выходя ему навстречу. — Я понимаю, она совсем выжила из ума.
Они помолчали, как люди, смирившиеся с неизбежностью. Потом Альма наконец нарушила молчание:
— Ей стало хуже, и я решила тебе написать. Мне показалось, что она хочет примирения.
Ответить на это было нечего — Йон понимал, что отношение матери ничуть не изменилось.
Но тут Альма стала спрашивать о Ханне, о мальчике, о мельнице, и Йон смог на какое-то время отогнать от себя мрачные мысли, рассказывая о том, как они приводят в порядок мельницу, о том, какая прилежная умница Ханна и как он привязался к ее сыну.
Он спросил Альму о Грете, тетке по отцу, к которой за ее добрый и веселый нрав льнули в детстве все ее племянники, которым она неизменно рассказывала на ночь увлекательные сказки.
Старуха уже уснула, сказала Альма. Но, увидев, что по лицу брата скользнула тень, поспешила добавить:
— Иди, иди к ней. Она будет очень рада тебя видеть. Но буди ее осторожно, чтобы не напугать. Она спит в комнате, у печки, там теплее всего.
Они вдвоем прокрались в комнату, но предосторожность оказалась излишней. Грета не спала. Сидя в кровати, она сказала, что ей приснилось, будто Йон пришел ее навестить.
— Это не сон, — сказал Бруман и подошел к тетушке. Он взял ее руки в свои, искренне любуясь беззубой улыбкой и тысячами мелких морщинок. Несмотря на это, она осталась прежней, и Бруман чувствовал, как ее внутренняя сила через ладони переходит к нему и разливается по всему телу. Они принялись вспоминать старые времена. Грета не стала расспрашивать о посещении Бругордена, она и так знала, что там происходит. Потом тетушке захотелось кофе, но Альма рассмеялась и сказала, что это безумие — пить кофе на ночь. Они удовлетворились ужином и улеглись спать. Вскоре в доме стало тихо.
К своему удивлению, Йон, которого положили на чердаке, уснул сразу, как только голова его коснулась подушки. Он как убитый проспал всю ночь, а проснувшись поутру, уже не думал о матери. Домой через лес он шел с тяжелой поклажей — новенькой керосиновой лампой и старым зеркалом в золоченой рамке, добросовестно вычищенной Альмой.
— Это свадебный подарок Ханне, — сказала на прощание Альма, и Йон подумал, что этот подарок, пожалуй, обрадует его женушку. Но больше его занимали совсем другие мысли. Он думал о соглашении с мужем Альмы, которого придется напугать ленсманом, чтобы не потерять свою часть наследства. В следующий раз он приедет домой на конной повозке.
Возвращаясь, он присел отдохнуть у дороги, вившейся вдоль озера и поднимавшейся по горе к небу. Тропинка шла вдоль крутых склонов, с возвышенности Йон любовался видами края, ставшего отныне его родным домом. Это была горная долина, на дне которой расположилось длинное озеро. Между горами и озером было мало пахотной земли — лишь узкие полоски берегов. Отсюда была видна едва ли десятая часть сотен озер, в сверкающих зеркалах которых отражались села и густые леса. Эта земля предназначалась не для крестьян, а для диких зверей и отважных охотников. Но упрямые крестьяне крепко держались за свои скудные поля, строили церкви, школы и рожали детей. Слишком много детей.
— Трудно здесь было всегда, но настоящая нужда пришла, когда люди стали размножаться как кролики, — сказал однажды Август.
Все время, пока шел, Йон видел летевшие по небу с юга тучи. Теперь они скопились на горизонте, там, где был его дом и где его ждала жена.
Он поднялся, вскинул на плечи поклажу и двинулся дальше под дождем. Он успел промокнуть до нитки, прежде чем тучи рассеялись и в предвечерние часы снова выглянуло солнце, высушившее лес и дорогу, людей и животных. Йон Бруман нисколько этому не удивился, он уже привык к тому, что погода здесь так же переменчива, как и ландшафт.
До дома Бруман добрался лишь поздно вечером. Однако в кухне горела лучина, а Ханна гладила белье. Она боится оставаться одна, подумалось Йону, и он крикнул, прежде чем постучать в дверь:
— Ханна, вот и я!
Она бросилась к мужу, и в темноте он заметил, как она досадливо вытирает слезы тыльной стороной ладони.
— Господи, как я рада, — сказала она.
— Тебе было страшно?
— Да нет, на чердаке спит мой брат.
Только теперь он вспомнил, что они с Августом договорились, чтобы Рудольф ночевал в сарае, когда Ханна остается одна. В тот же миг он почувствовал, что его оставили все тяжелые мысли. Во всяком случае, на этот раз.
— Так вот ты стоишь тут и гладишь в темноте?
— Но в этот час всегда темно.
Они едва прикоснулись друг к другу, но радость встречи уже осветила кухню. Тут Бруман вспомнил о керосиновой лампе и укоризненно произнес:
— Убери эту щепку и садись за стол, Ханна.
Он не смотрел на жену, когда ставил на стол лампу и заправлял ее керосином. Но, запалив фитиль, он уже не отводил от Ханны взгляда. Они стояли, залитые ярким светом, и Йон с наслаждением упивался удивлением и почти необъяснимой радостью жены. Помолчав, она прошептала:
— У нас сейчас светло как летом.
Было так светло, что проснулся Рагнар. Мальчик сел, протер глаза и удивленно спросил:
— Уже утро?
В этот миг он увидел Йона и бросился на шею отчиму. Мальчик тискал Брумана так, как тот сам хотел бы потискать свою жену, но не осмеливался.
Лишь на следующее утро Йон Бруман вспомнил о зеркале:
— Я принес подарок от Альмы.
Это красивое зеркало он повесил на стене в зале. Ханна стояла рядом, восхищенно качая головой, долго гладила рукой золоченую раму, но так и не отважилась взглянуть на свое отражение.
— Да посмотрись же в зеркало, погляди, какая ты красивая, — не выдержав, проговорил Йон.
