Бруман был мрачен, возвратившись домой после того, как помог Анне перевезти вещи. Его стали обуревать прежние тяжелые мысли. Они с Ханной снова остались одни, и под крышей их дома опять повиснет свинцовое молчание.
С годами Йон Бруман становился все более немногословным, к тому же он понимал, что никогда не был с женой особенно близок. Он молчал теперь неделями, а если и говорил что-то, то обычно от злости. Как правило, это было замечание жене за болтливость.
«Трещишь, как гадалка» или «Бормочешь, как столетняя старуха».
Заботили их и другие беды и неприятности. В округе одно за другим разорялись хозяйства, люди уезжали, усадьбы пустели. Муки — даже в закромах мельника — становилось все меньше и меньше. Семья теперь зависела от картошки, овса и рыбы.
Большое волнение причинял и кризис в отношениях с Норвегией. В газетах, которые Йон два раза в неделю покупал в лавке Альварссона, все чаще писали о нарастающих противоречиях и трудных переговорах. Вражда начала касаться и отношений между простыми людьми. Рагнар, приезжавший домой раз в месяц, рассказывал о ругательствах, которыми осыпают каждого шведа по ту сторону границы. Когда Астрид как-то раз приехала в гости к сестре вместе с мужем, они все избегали говорить о политике. Хенриксен был молчаливее, чем обычно, и Бруман понял, что и сам норвежец теперь боится того, что могло вскоре произойти.
Муку в Фредриксхалл отныне возил Рагнар. Бруман, с одной стороны, вздохнул с облегчением, избавившись от этой тяжкой обязанности, но, с другой стороны, скучал без этих поездок.
Весной Бруман, чтобы как-то перебиться, взял ссуду в банке Фрамгордена. Помог и Рагнар из своих сэкономленных денег. Дела у него шли хорошо, очень хорошо. Арне Хенриксен говорил:
— Если бы он не был шведом, я бы сделал его своим компаньоном.
Лето выдалось холодное и дождливое, из-за чего большую часть времени они сидели дома. Они простили друг другу старые обиды. Бруман снова стал сильно кашлять по ночам, когда одиночество особенно сильно его донимало. В одну из таких ночей он снова сблизился с женой.
Она приняла его с радостью — видимо, одиночество замучило и ее. Близость еще больше смягчила их. Когда на исходе лета стало наконец солнечно и тепло, близость снова вошла у них в обычай.
В ноябре к ним вернулась старая Анна, они приветствовали ее крепким кофе и свежеиспеченным белым хлебом. Анна принесла с собой большую новость. Андерс Ольссон, младший брат Августа и родной дядя Ханны, пришел к Анне и предложил ей продать ему усадьбу. Андерс много лет проработал на верфи в Фредриксхалле, скопил денег и решил теперь вернуться на родину.
— Но он же никогда здесь не жил, — удивленно сказала Ханна. — Он же родился в Норвегии, как и его отец.
— Я спросила его и об этом, — сказала Анна. — Но он ответил, что теперь настали такие времена, что Швеция стала единственной родиной для шведов.
Ханна тотчас посмотрела на Йона, вспомнив о Рагнаре.
— Рагнару тоже придется принимать такое же решение, — сказал Бруман. — Его скоро призовут в шведскую армию.
— Ты думаешь, будет война?
— Нет, просто вышел новый закон о воинской повинности.
Будет ли Анна продавать дом? Появление нового крепкого хозяйства в округе имело, конечно, большой смысл. Оно означало, что в Дале еще теплится жизнь. У Андерса Ольссона было четыре сына и три дочери. Старший сын уже купил усадьбу Свакан близ Троллосена. Несколько лет хутор был в запустении, но зато возле него были отличные пастбища.
Анна понимала, куда клонит семья мельника, и усердно кивала, она и сама уже давно об этом думала. Но не хуже того она знала, чего хочет сама.
— Я хочу отдельную комнату, чтобы могла обставить ее своей мебелью. За проживание я буду регулярно платить.
— С оплатой пусть все останется как есть, — сказал Йон.
— Ты можешь расплачиваться работой, — сказала Ханна.
— Я отлично понимаю, что вам нужны деньги, — сказала старуха. — Я пришла и связала вас. Но я не стану вам в тягость, все будет так, как мы договорились.
Отплыв в лодке на середину озера, Йон был почти счастлив. В сеть попали две большие щуки. Вот Анна и свила себе гнездо, подумалось ему.
Эта новая радость продолжалась уже несколько месяцев. В кухне варили, жарили и парили. В воздухе носились приятные ароматы, а кухня звенела женскими голосами. Но когда наступила осень и дневной свет потускнел, Анна поняла, что происходит с Ханной.
— У вас скоро будет еще один ребенок, — сказала она Бруману. Голос ее был бесстрастным, взгляд строгим и осуждающим, но, видя отчаяние Йона, старая повитуха смягчилась. — Будем молиться Богу, — сказала она.
Бруман, мучимый страхом и чувством вины, отправился погулять в лес. «Господи Боже мой», — сказал он вслух и умолк, не зная, что говорить дальше. Последний раз он молился в детстве, да и тогда это ему нисколько не помогало.
Вернувшись домой, он крепко задумался. Ну почему бы им не поискать врача?
— Это вполне возможно, — сказала Анна после недолгого раздумья. — Врачи помогают, когда это необходимо, как в случае с Ханной.
Они одновременно посмотрели на Ханну, молча стоявшую у плиты и прижавшую к губам сжатые кулаки. Время от времени она отнимала руки от лица и хватала ртом воздух, но ничего не говорила. Ей, как и всегда, было трудно найти подходящие слова.
Под конец она просто раскричалась, потеряв терпение:
— Никогда! Неужели вы не понимаете, что это грех, за который я буду гореть в геенне огненной?
— Но послушай, Ханна, ты же не хочешь оставить детей сиротами.
— Значит, так хочет Бог.
— Ты же сама всегда говорила, что никто не знает его воли.
— Нет, но мы должны склониться перед ней.
Пришли голодные и усталые сыновья, и им пришлось окончить разговор. Они, как обычно, поужинали, но, ложась спать, Ханна тихо, но твердо сказала Бруману:
— Не волнуйтесь. Все будет хорошо.
В этот момент Бруман впервые осмелился поверить жене. Он просиял и шепнул:
— Ты у меня такая сильная.
* * *
На следующий день он видел перед собой прежнюю Ханну — проворную, ловкую и сильную. С тех пор как старая Анна поселилась в их доме, Ханна каждое утро бормотала — как бы про себя, — что ей очень не хватает дивана, который так и застрял на чердаке, когда Анне они уступили горницу, а свою кровать поставили в зале.
Она, наверное, все забыла, подумал он. Или, быть может, не боится смерти?
Но, как выяснилось, она ничего не забыла. Это стало ясно, когда он однажды совершенно случайно услышал, как жена разговаривает с сыновьями. Полушепотом она давала им полезные для жизни советы. Говорила, что надо быть опрятными, мыться, содержать одежду в чистоте и правильно себя вести. Они должны пообещать ей хорошо относиться к отцу — так же, как и к ней.
