— Народа так много, потому что работает рынок?
— Нет, здесь всегда столько людей.
— Господь всемогущий, — сказала Ханна. От вида города она не испугалась, скорее оживилась. Когда же они наконец через садовые ворота подъехали к большому муниципальному дому, Ханна уже сияла как солнце.
— Как… как шикарно, — сказала она, не сразу подобрав подходящее слово. — Где мы будем жить?
— Там, наверху, — сказал Рагнар и показал рукой.
Ханне подумалось, что он ткнул пальцем в небо.
— На третьем этаже с красивым видом на улицу, — с гордостью сказал Рагнар. — Лиза повесила на окна новые гардины, так что вы сможете занавешивать окна, чтобы никто не подглядывал.
— Это очень мило с ее стороны, — сказала Ханна. У нее с детства была слабость к занавескам и шторам. В следующую секунду одна из множества дверей распахнулась, и на улицу вприпрыжку выбежала Юханна.
Ханна пристально смотрела на дочь и думала: «Мое дитя, мое дорогое дитя». Потом она сказала:
— Какая же ты красивая!
— У меня теперь новые платья, городские. Мне сшила их Лиза.
Не то чтобы Ханне это пришлось по душе, но она сказала себе, что должна заставить себя полюбить Лизу, этого доброго человека.
В окнах и дверях показались любопытные глаза. Соседи смотрели, как они носили в дом вещи из машины. «У нас такой деревенский вид», — подумала Ханна. Ей стало стыдно и захотелось поскорее убраться с чужих глаз. Правда, ей не терпелось спросить, что это за длинные дома, стоящие в большом саду под каштанами. Оказалось, это туалеты и сараи для каждой семьи. Свои туалеты и сараи люди запирают собственными ключами.
— Как это шикарно!
Войдя в квартиру, они попали прямо в кухню, в отличную кухню с железной плитой, такой же, какой Ханна восторгалась у Астрид в Фредриксхалле. Была здесь вода, мойка и сток. Ханна слышала разговоры об этом чуде, о водопроводе, и вот теперь сама стоит у раковины и крутит кран, открывая и закрывая воду.
— И что, она никогда не кончается?
— Нет, мама, никогда не кончается.
— Боже мой!
В комнате была изразцовая печь и натертый до зеркального блеска пол. Как у господ, подумала Ханна.
Но самым замечательным, тем, о чем она будет с восторгом говорить много лет, чем будет восторгаться и чему радоваться, был электрический свет. Счастье, что на этот раз опростоволосилась не она, а Йон.
— Уже смеркается, мама. Я спущусь вниз и принесу керосиновую лампу.
— Не надо, — остановила его Юханна. — Смотрите, это делается вот так.
С этими словами она повернула установленный на стене возле кухонной двери выключатель, и кухню залил яркий свет.
Когда Ханна пришла в себя, оправившись от изумления, она подумала: как хорошо, что здесь нет Рагнара и он не увидел, как она стояла посреди кухни разинув рот. Рагнар ушел, чтобы купить еды и привезти домой Лизу. Они приехали с горячим супом, приготовленным Лизой, хлебом и маслом, купленными Рагнаром.
— Добро пожаловать в город, — поприветствовала Лиза.
— Ты очень добрый человек, — сказала Ханна. — Спасибо за занавески и за то, что так красиво одела мою дочку.
Лиза ответила, что все это не составило ей никакого труда, а, наоборот, доставило удовольствие.
— Завтра утром мы будем шить одежду и для вас, свекровушка.
— Да, здесь мне понадобится помощь, — призналась Ханна Лизе, которая даже не подозревала, какую невероятную фразу только что услышала.
Но сыновья все поняли и изрядно перепугались. Никогда в жизни они не слышали, чтобы мама говорила нечто подобное.
Вот так они поселились в однокомнатной квартире муниципального дома. Мальчики спали на раздвижном диване в большой комнате, а Августа устроили в прихожей, на современной раскладной кровати.
Посреди комнаты величественно расположился большой круглый стол, тоже очень современный, хотя вокруг него Ханна расставила старые вермланские стулья, которые, как ей казалась, отлично к нему подходят.
Ханна с Юханной спали в кухне. Здесь раскладные скамьи из Дальслана могли бы сослужить им неплохую службу, но Ханна утешала себя тем, что кухонный диван тоже был современным.
— Это ужасно, — жаловалась она Рагнару, — деньги утекают сквозь пальцы как вода.
— Ничего, мама, у тебя же есть средства.
Когда квартира была окончательно обставлена, Ханна пригласила соседок на кофе и дорогой, купленный в магазине торт. «Так здесь заведено», — сказала ей Лиза. Ханна нарядилась в новое, тоже купленное в магазине готовое — и модное — платье. Женщины пришли самые разные, но все искренне посочувствовали Ханне, узнав, что она вдова, их нисколько не раздражал язык, которым изъяснялась Ханна.
— Вы приехали из Норвегии?
— Не совсем так, — ответила Ханна. — Мы шведы, но жили на границе. Отец мой из Норвегии, да и моя сестра норвежка.
Гульда Андерссон, жившая в перестроенной кладовой, оказалась очень схожей по характеру с Ханной, и женщины сразу подружились. На следующий день Гульда спросила:
— Ты богатая или тебе придется работать?
— Ясное дело, что мне придется работать.
— Пекарне Асклунда на Рисосгатан требуются люди. Я и сама там работаю. Ты умеешь печь?
Ханна от души расхохоталась и сказала, что не стоит учить выпекать хлеб жену мельника.
Вот так Ханна стала работать в пекарне. Это был нелегкий труд. Начинали в четыре часа утра, но зато заканчивали в два часа дня, и Ханна могла уделить время дому.
Первого мая Ханна стояла у ворот Железного рынка и вдруг увидела красные знамена, развевавшиеся над марширующими людьми, которые пели: «Вставай, проклятьем заклейменный…»
Она до смерти испугалась.
— Они сумасшедшие, — сказала она Гульде, и та согласилась с подругой.
Еще больше она испугалась, когда однажды утром они с Гульдой шли по рынку и повстречали нескольких бледных как смерть баб с ярко накрашенными губами.
— Кто это?
— Проститутки, — ответила Гульда. — Они продают себя морякам в порту, а эти сейчас возвращаются домой.
Ханна долго молчала, но потом все же отважилась спросить:
— Ты хочешь сказать, что у них каждую ночь новый мужчина?
— Нет, у них за одну ночь бывает несколько мужчин. По-другому много они не заработают.
Ханна хотела что-нибудь сказать, но слов не было.
Но самое сильное впечатление на Ханну произвел мужчина, который опрашивал ее при приеме на работу в пекарню. Не то чтобы он был неприятным или высокомерным. Ханну поразила его бесцеремонность, при том, что он был довольно красив.
