— Это так. Но ты также бываешь прав, когда жалуешься, что у тебя такая маленькая пенсия и приходится считать каждый эре.
Маска примерной дочери вот-вот лопнет, подумала Анна и тут же запретила себе детскую обидчивость, чтобы не спровоцировать неизбежную ссору. Но отец, как обычно, был непредсказуем. Из-за этого с ним бывает так тяжело, подумала она.
— Ты никогда не могла понять, что значит быть голодным и бедным, — сказал он. — Я смолоду научился экономить каждый эре.
Она сумела успокоить его, сказав милому папочке, что пошутила. Туча прошла мимо. Анна помогла отцу выбраться из лодки, и они пошли к машине.
У него всего две главные черты — злоба и сентиментальность, подумала она. Как только одна сторона скрывается в тени, тут же проявляется вторая. Потом Анна подумала, что она несправедлива к отцу. В общем-то он прав — она действительно никогда не голодала.
В больнице тоже все было лучше, чем обычно. Анна делала все что положено — агукала со старухой, держала ее за руку и покормила обедом: ложечку за папу, ложечку за маму. Анна, устыдившись, осеклась на полуслове — это было унизительно.
После еды мать уснула, а Анна какое-то время сидела рядом и смотрела на безмятежное лицо старухи. Во сне она была похожа на себя прежнюю, и Анна, готовая взорваться от нежности, которую была неспособна выразить, вышла на террасу покурить. Держа в руке сигарету, она припоминала дурные стороны характера матери, и ее тут же охватило самоуничижение и чувство вины. Она сама — всего лишь домашняя хозяйка, мать двоих детей.
Но мысль была глупой и нисколько не помогла. «Ни одно чувство не причиняет такую боль, как любовь, — подумала Анна. — Моя ошибка в том, что мне слишком многое позволено, и я не могу совладать с собой, когда речь идет о маме или Рикарде. Но ведь я всегда держу себя в руках, когда дело касается детей».
Мысль о двух дочерях больно кольнула Анну. Казалось бы, у нее нет никаких поводов тревожиться за них. Правда, им тоже досталась не очень-то ответственная мать. Но тут уж ничего не поделаешь.
Когда Анна вернулась в палату, мать уже проснулась и даже попыталась улыбнуться дочери. Наверное, это лишь привиделась Анне, но она была счастлива, словно повстречала в палате ангела.
— Привет, мамочка, — сказала она. — Хочешь, скажу, что мне приснилось сегодня ночью? Мне снилась та норвежская мельница, о которой ты мне рассказывала.
Момент счастья безвозвратно канул в небытие, но Анна продолжала говорить, делая долгие, многозначительные паузы. Обычно именно так говорят со взрослыми.
— Это напомнило мне о том, как мы были там в первый раз, ты и я. Ты наверняка помнишь, какой это был замечательный летний день, а я так радовалась твоим рассказам. Мы сидели на большом камне на берегу озера, помнишь? Ты рассказывала о пещере, куда вы бежали, потому что думали, что будет война с Норвегией, рассказывала, как там жили и как мерзли. Ты еще говорила, что спала под мышкой у своего папы.
Наверное, она выдавала желаемое за действительное, но Анне показалось, что лицо старухи оживилось, что по нему скользнуло выражение сначала удивления, а потом радости.
Анна улыбнулась.
«Это всего лишь мое воображение, плод внушения. Я же понимаю, что это невозможно, но я хочу в это верить. Мама, мамочка, не уходи, останься, побудь со мной».
Анна продолжала говорить — о водопаде и лесе, хотя лицо, живое лицо матери снова исчезло. Но Анна упрямо проговорила:
— Я часто пыталась представить себе, каково было спать там, в пещере. Там же ужасно сыро, огня вы не разводили, а значит, ели холодную пищу.
Теперь у Анны не было никаких сомнений — лицо матери дрогнуло и даже на этот раз повеселело.
Мать попыталась улыбнуться Анне, но такое напряжение было превыше ее сил, и улыбка осталась пустой гримасой. Но чудо не исчезало, карие глаза Юханны осмысленно смотрели в глаза дочери.
В следующий момент мать уснула. Анна продолжала сидеть возле кровати. Через полчаса дверь открылась, и на пороге появилась голубоглазая медсестра.
— Сейчас мы переоденем больную и поменяем белье.
Анна встала, наклонилась к уху матери и прошептала: «Спасибо». Когда она ушла, старуха сразу же принялась громко кричать.
Анна объехала берег, остановилась и некоторое время сидела в машине, глядя на мыс, где училась когда-то плавать. Зеленая трава и блестящие камни пляжа, пригорки и выступы, между скалами прячется лодочная мастерская, скромные домики, местами обложенные кирпичом и так ловко подправленные, что исправления были абсолютно незаметны; дальше, в предгорье, раскинулись знакомые с детства луга, где было полно земляники и васильков, где перед рядами домов важно лежали коровы. Ряды домов издали были похожи на опрокинутый на бок небоскреб. Все казалось чужим и незнакомым, теми же остались только море и острова, проступающие на горизонте плоскими низкими контурами.
Утерянный мир, утерянная страна, утерянное безвозвратно детство.
«Однажды мы шли на тот мыс, взявшись за руки. Шли с пледом и котомкой с едой. Там лежали бутерброды. Для себя ты взяла кофе, а для меня сок. Мне хотелось казаться взрослой», — вспомнила Анна и помрачнела. Одновременно с печалью она ощутила и раздражение. Почему все заканчивается так мерзко, так варварски?
«Моя мама была красива, как этот пейзаж, а теперь она разваливается на глазах, а я пытаюсь научиться принимать это со смирением. Со временем, и очень скоро, я тоже стану старой».
Пора ехать домой. Впрочем, спешить ей некуда, ведь отец спит.
Тихо, как вор, она проникла в дом и после недолгих поисков обнаружила наконец то, что давно хотела найти — фотоальбом. Но снимки не пробудили и не оживили память. Это были всего лишь внешние картинки, констатация фактов. Да, тогда все выглядело так.
Она осторожно выдвинула ящик стола, чтобы положить на место старый альбом. Он не хотел помещаться в ящике, и Анне потребовалось какое-то время, чтобы понять почему. Она отложила альбом и заглянула в ящик. Под цветной бумагой, которой мама в незапамятные времена выстлала дно, лежала еще одна фотография, под стеклом и в рамке. Бабушка!
Анна отвела взгляд от фотографии и удивленно посмотрела на стену, где всегда висела эта фотография, рядом с такими же портретами других бабушек и дедушек, детей и внуков. Да, так и есть, портрет висел там, об этом говорило и пятно на выцветших обоях.
Что за причуда? Зачем отцу понадобилось снимать со стены фото бабушки? Он ее не любил? Но сам ли он снял портрет?
«Да и что я, собственно говоря, знаю? Что, вообще, можно знать о родителях? А о детях? И почему это так важно? Почему мы воспринимаем как недостаток отсутствие воспоминаний и понимания? Для меня это как пустота, которую надо заполнить. Как будто у меня не было детства, а только рассказы о нем, о том, что тогда происходило, а может быть, и не происходило вовсе».
Они были отличными рассказчиками, особенно мама — она умела оживить любой рассказ, сделать его зримым.
