Потом из Рима пришел ответ. Она должна была доставать из ящика его почту, и однажды обнаружила письмо, адресованное ей. Анна вскрыла конверт и прочла:
«Ты никогда не хотела меня слушать. Но тебе будет трудно устоять против написанного, поэтому я попробую объясниться с тобой в письме.
Ты наивна. Свободный мужчина — это такой мужчина, над которым не довлеет жена. Такой мужчина не нуждается в мести. Мои женщины в этом отношении были похожи на меня, они пытались мстить. По крайней мере, я из этого исхожу. Что касается первой из моих женщин, Сони, которую ты видела в Лидингё, то я точно знаю, что ее любовник присутствовал на вечере. Он мерзавец, с которым я давно знаком. Человек, которого я хотел унизить, которому хотел отомстить, существовал. Это ты. Мы — она и я — страдали одним и тем же типом катастрофического помешательства, нам надо было продемонстрировать, что такое любовь, — нет ведь власти без наслаждения от встречи самца и самки. Это извращение. Но извращение не уменьшает удовольствие, и я уверен, что и ты это понимаешь. Но ты, вероятно, не понимаешь того возбуждения, которое охватывает двоих, когда они встречаются для совершения дурного поступка, чтобы причинить кому-то вред.
То же самое было у меня и с другими женщинами. Правда, вышла ошибка с Лилиан. Она влюбилась в меня, и это стало моим проклятием. Я слишком поздно это заметил, и мы не смогли прийти к соглашению.
В результате мне потребовалось много времени, чтобы от нее избавиться. Ты в то время была беременна Малин, ты была богиней, а я — отвратительным чертом.
Теперь мы подходим к главному вопросу: зачем мне надо было тебе мстить? Ты честная, верная и милая — о такой женщине я мог только мечтать.
Я ничего не знал о любви, когда мы с тобой встретились. Если бы я знал, то сбежал бы от тебя сразу. Собственно говоря, я не желал того изнуряющего подчинения, которое превращает человека, мужчину, в раба. «Свобода» обернулась твоей неограниченной властью надо мной. Когда ты дулась на меня за завтраком, мой день превращался в ад. Если же ты радовалась, то я пьянел от своего торжества. Всякий раз, когда ты раздражалась и ругала меня, я это вполне заслуживал. Я до сих пор боюсь твоей власти надо мной. Но я не смогу жить без тебя. У меня слабая позиция, ибо это я развратничал, лгал и изменял. Но я смею надеяться, что все может быть и по-другому, если ты — хоть однажды — постараешься меня выслушать. Ты очень гордый человек, но ты так воспитана, и в этом я тебя не упрекаю. Понять меня — всегда было ниже твоего достоинства. Или я ошибаюсь?»
Письмо не было подписано. Интересно почему?
Однако она улыбнулась, вспомнив, как отправила телеграмму в Рим:
«Мы встретимся на нашем старом месте на Троицу».
Потом она вспомнила, что подумала, получив письмо Рикарда: он требовал к себе избыточного внимания. Для того чтобы не потеряться в жизни, ему нужно было безусловное право выбирать то, что нравится, и отбрасывать все остальное. В этом была его слабость, его главная беда.
То, что он написал, было несоединимо с любовью, с зависимостью, без которой не бывает пожизненного единения.
Анна вспомнила возмущение Марии, когда та была еще подростком. Она залилась краской стыда и гнева, когда кричала своему отцу:
— Ты дурак, похотливый козел, ты стараешься всей своей жизнью убедить себя в своей неотразимости! В школе есть парни, такие, как ты, но девчонки, за которыми они ухаживают, смеются над ними. Я никогда не могла понять, как мама с тобой живет.
Мария не вышла замуж — так же как и Малин. Они жили как во все времена жили мужчины: сменяющие друг друга влюбленности, короткие связи. Но зато дети, которых они родили, избежали дьявольского треугольника: папа, мама, дети.
Анна с самого начала почувствовала, что у Рикарда нелады с самооценкой. Из-за властной матери? Из-за слабости отца? Но она была тогда молода и не захотела в этом разбираться. Излишнее понимание опасно, этому научила ее жизнь матери. Юханна всегда все понимала, и поэтому ей приходилось многое терпеть.
Анна вдруг вспомнила другую ссору — она случилась много позднее. Воспоминание было невероятно отчетливым. Анна явственно увидела вечернее заходящее солнце, светившее в окно гостиной. В косых лучах плясали пылинки. Рикард, как привык, назвал ее мамой, хотя в тот момент они были вдвоем. Она крикнула в ответ:
— Я не твоя мама, никогда ею не была и не собираюсь быть!
Она видела, что ему тяжело это слушать, но он взял себя в руки и сказал:
— Естественно, нет. Это просто оборот речи, глупая привычка.
Анна уже тогда поняла, что это не была глупая привычка и не оборот речи. Но тогда она не смогла высказать это вслух.
— Прости, я не хотела тебя обидеть, — сказала она, и инцидент был скоро забыт.
Но Анна живо представила себе лицо свекрови, красивое и надменное, и одновременно представила себе маленького мальчика, который тщетно ждал от нее нежности. Анна подумала: «Именно поэтому он так злится на меня — он мстит своей матери».
Она сделала новую запись. Ей понравилась новая мысль, но потом она засомневалась, поставила на полях вопросительный знак, подумала и записала:
«Рикард всегда очень предупредителен с матерью, оберегает ее от любой критики, но о своем умершем отце он отзывается с нескрываемым презрением: «Он был шутом».
Она услышала, как поворачивается ключ в замке.
— Я принес свежую камбалу! — крикнул Рикард из прихожей.
— Чудесно, я сейчас иду.
— Я пока приготовлю чего-нибудь выпить.
Они подняли бокалы, и он немного напыщенно предложил тост за их нынешнюю хорошую жизнь. Потом он взял в руки толстую серую папку записок о Ханне, полистал ее. Анна сказала:
— Почитай, пока я буду чистить картошку.
Вернувшись в кухню, Рикард сказал:
— У тебя получилась книга, Анна. Чертовски сильная книга.
Она зарделась от радости:
— Она получается слишком ностальгической, ты не находишь?
— Нет. Впрочем, в ностальгии нет ничего плохого.
Он всегда помогал ей в работе. Помогал с самого начала. Именно ему принадлежала идея о том, что Анна должна написать популярную историю своих бед.
— Это куда более завидная участь, чем протирать штаны на факультете.
Она хотела многого добиться в жизни.
— Ты думаешь, я с этим справлюсь?
— Мы справимся, — уверил он ее.
Она пошла в школу журналистики, где ее научили просто выражать сложные мысли и идеи, обобщать и приводить конкретные примеры. Она ждала ребенка. Сидела дома и писала, а вечерами Рикард редактировал ее рукопись.
Они поженились и очень весело жили в своей первой двухкомнатной квартире в пригороде Стокгольма. Поначалу Рикард был очень требовательным:
