— Эти месяцы пролетят незаметно, — утешая дочь, сказал Арне. — Пока ты побудешь у нас, а там, глядишь, и помиритесь.
— Не знаю, получится ли…
Впервые я тогда поняла, что Анна подумывает о разводе.
Она одним глотком выпила стакан вина, и я опасливо посмотрела на нее. Анна перехватила мой взгляд и сказала:
— Это последний, мама.
Первого мая Арне спустил свою лодку, вычищенную и заново выкрашенную, на воду. Все работы в саду были уже сделаны — весна в том году выдалась ранняя и теплая. Анна не привезла с собой коляску, так что я порылась в подвале и нашла ее старую коляску. Она, конечно, была потертая, но вполне годилась для дела. Я отмыла коляску. Мы застелили ее, положили туда девочку и поставили под цветущую вишню.
— Когда летишь самолетом, всего с собой не возьмешь, — сказала Анна. — Моя подруга, Кристина Лундберг, приедет на следующей неделе на машине и привезет все, что нам нужно. Она очень приятная женщина, социальный работник. Разведена. — Анна на мгновение умолкла, потом снова заговорила: — Она приедет со своими маленькими сыновьями. Надеюсь, им найдется место для ночлега наверху?
Меня покоробило от ее покорности.
— Ты же знаешь, что мы всегда с радостью примем твоих друзей.
— Я не знаю, что будет дальше, мама. Мне трудно с этим смириться… и все эти заботы, комната, которую вы для нас украсили как картинку… и…
Она заплакала.
— Анна, девочка моя, — сказала я. — Мы обо всем поговорим завтра, когда останемся вдвоем.
— Да, папе совершенно не обязательно это знать, во всяком случае пока.
— Да, да.
Вернулся Арне, и его чуть не хватил удар, когда он взглянул на коляску.
— Юханна, что за чертовщина?! Ты что, не видишь, что шплинты повылетали и колеса вот-вот отвалятся? Ты в своем уме?
Он разобрал коляску, возился с ней битый час, но в конце концов остался доволен работой и только временами беззлобно ворчал: «Ох уж эти бабы».
В кухонное окно светило солнце. Было очень тепло. Мы раздели девочку, и она, голенькая, радостно ползала по войлоку, которым мы застелили кухонный стол. Пришел Арне и долго сидел на диване, взяв на руки внучку и время от времени повторяя:
— Какое чудо.
Чудо пописало на деда и облегченно улыбнулось.
Арне просто растаял от умиления, а потом сказал:
— Она похожа на Юханну и на Ханну. Ты видишь?
— Да, — ответила Анна, — и я очень этому рада.
Хорошая погода держалась целую неделю. В понедельник мы снова сидели под вишней, и я наконец узнала правду. Все оказалось еще хуже, чем я предполагала.
Я не могла найти слов утешения.
После обеда мы, взяв Марию, пошли гулять на гору, и я рассказала Анне о Рагнаре и Лизе.
Анна слушала меня с широко открытыми глазами. Эту историю она не знала.
— Эти два человека очень похожи — теплые, остроумные, но… совершенно легкомысленные.
Синие глаза Анны потемнели, когда она, помолчав, сказала:
— Ты права, но очень печально, что я — не Лиза.
Я и сама об этом подумала.
Положение казалось мне отчаянным.
Но в конце недели мы получили первое письмо из Америки, и я, видя, с какой жадностью Анна его читала, поняла, что она никогда не уйдет от Рикарда.
Тем летом мы с Анной много говорили о мужчинах, об их непостижимой загадочности. Я рассказала Анне о том, как Арне ударил меня вскоре после свадьбы, а когда я ушла к маме, она, услышав мой рассказ, равнодушно пожала плечами.
— Я предполагала, что отец, мой чудесный папочка, не раз поколачивал маму.
— Это было совсем другое время, — возразила Анна. — Но почему ты вдруг заговорила об Арне?
— Просто я о нем подумала.
— Этого больше не повторялось?
— Никогда.
Я рассказала Анне, как меня защитил Рагнар.
— Думаю, что он пригрозил Арне либо сообщить в полицию, либо просто поколотить его. Он намного выше и сильнее моего мужа.
Мы надолго замолчали, думая о том, что сила — это единственный язык, который понимают мужчины.
Потом Анна заговорила:
— Я давно заметила, как он медленно душил тебя своей невероятной властностью. Поняла это, когда мне было двенадцать лет, — помнишь, когда ты устроилась на работу на неполную ставку.
От ребенка ничего не скроешь — мне следовало бы это знать. Сама мысль причинила мне боль.
— Все дело было в деньгах, — призналась я и рассказала Анне, что была в доме служанкой, выпрашивавшей каждую копейку. Я не стала говорить, что теперь постепенно возвращаюсь в это же состояние, — мне не хотелось ее тревожить. Но она, видимо, и сама это поняла. Во всяком случае, уловила смысл моего рассказа, так как заговорила о том, что у нее есть свой твердый доход за изданную книгу и есть заказ на следующую.
— Ну и, кроме того, я пишу статьи в газеты и журналы.
Поговорили мы и о матерях наших мужей. Анна сказала:
— Тебе никогда не казалось, что моя свекровь больна, психически больна? Мне иногда кажется. Но я не хочу так думать. Мне не нравятся современные теории, которые все зло объясняют психическими болезнями.
Когда мы вдоль берега возвращались домой, я спросила, не считает ли она такие болезни наследственными. Анна так не думала.
— Просто я никогда бы не решилась доверить дитя свекрови.
Анна несла Марию в висящем на груди рюкзачке, который Арне называл кенгурятником. Ею вдруг овладело отчаяние.
— То же самое касается Рикарда, как и его проклятой мамаши.
Она была менее уверенной в себе матерью, чем я — пугливой и неловкой. Ничего удивительного — я родила ребенка, когда мне было тридцать пять, а у Анны первенец появился в двадцать четыре. Но это меня нисколько не тревожило — неловкость с лихвой искупалась нежностью к дочери. Однажды вечером у Марии случилась желудочная колика, и Анна, взяв ее на руки, принялась ходить по комнате взад и вперед. Но девочка кричала так, что мы в конце концов уложили ее в кроватку. Я принялась успокаивать малютку, а Анна по телефону вызвала детского врача. Он пришел и сказал то же, что говорила и я: что это нормально и никаких причин для беспокойства нет.
Но Анна все равно была сама не своя от страха и дурных предчувствий.
С работы вернулся Арне, погладил внучку своими большими руками, поднял ее из кроватки, прижал к себе и тоже принялся расхаживать с ней по комнате, приговаривая: «Успокойся, малышка, не плачь, сейчас все пройдет». Через две минуты Мария умолкла и крепко заснула.
Анна плакала от счастья на груди Арне, говоря, что сейчас вдруг вспомнила, что чувствовала, когда была маленькая и пугалась, но папа брал ее на руки, и страх сразу куда-то исчезал.
