Работал мастер с великим усердием, сну уделял самое малое время. От мелкой работы – иные части были с булавочную головку – начинало рябить в глазах. Тогда брал гусли, играл чувствительные песни. Иной раз и сам песни складывал.
Более года готовил Кулибин инструмент для делания частей и самые части. Счетом же частей было четыреста двадцать семь. Однако впереди самое трудное: сочленение частей. Кулибин совсем закрыл мастерскую и перебрался с Пятериковым в просторный дом Костромина – в сельцо Подновье, на волжском берегу. Спустя полгода и семью туда взял – вместе жить способнее, да и на кошт
[7]
меньше потратишься. Свой дом до времени заколотил.
В соединении же частей были огромные трудности. Законы механические Иван Петрович изучал. Однако для ясного их понимания, для приложения к делу потребны были обширные знания. Кулибину их не хватало. Не раз закрывал он, огорченный, Вольфианскую экспериментальную физику, переведенную Михайлой Ломоносовым на российский язык. Многое было темно без знаний математических.
Читал Иван Петрович и «Краткое руководство к познанию простых и сложных машин». Тоже многое осталось неясным. Помогли описания разных часов, помещаемые иногда в «Прибавлениях» к «Санкт-Петербургским ведомостям». Но часы столь хитрые нигде не описаны. Надо полагать, что подобных и не видано.
В бесчисленных пробах и непрестанных размышлениях искал Кулибин верный путь.
Три механизма было в его часах, как в башенных на Рождественской церкви. Однако механизмы куда как сложнее. В работе над самими часами ничего особо трудного для Кулибина не было. Только аккуратности, внимания надобно много – с великой точностью вытачивать и резать мелкие части.
Но кроме часов были механизм движения фигур и механизм музыкальный. Строились три механизма раздельно, и каждый заводился особо. Механизм театральный управлял сложным действом. Изображалось воскресение Христа. В исходе каждого часа отворяются в середине часов двери и представляется золоченый чертог. В нем заваленный камнем гроб. По сторонам гроба – два серебряных стража. Через полминуты в чертоге является серебряный ангел и отваливает камень. Стражи падают ниц, а к ангелу подходят две женские фигуры.
Сопровождается действо музыкой церковных напевов. Таких напевов два: один с восьми утра до четырех пополудни, другой в вечерние и ночные часы.
Однако все это пока в воображении.
Над механизмами театрального действа и музыкальным трудится Кулибин второй год. И внезапно работу всю бросил.
Костромин был напуган таким небрежением. Не одна сотня рублей выдана им на изготовление частей, на содержание Кулибина, семьи его и работника. Неужто ж напрасно? Неужто в мастере твердости духа нет? Или оставил он надежду привести к окончанию свой труд?
Нет, не то. Был соблазн – и перед ним Кулибин устоять не мог: новый замысел.
Привез в ту пору купец Извольский в Нижний Новгород иноземные приборы – телескоп, электрическую машину да микроскоп. Кулибин увидал их впервые. Как некогда у Микулина часы с кукушкой, так теперь чудесные трубы, умножавшие силу зрения, выпросил на время у купца Извольского и разобрал.
А разобравши, положил непременно самому построить не худшие. О том был трудный разговор с Костроминым. Опасался купец, что главное дело – часы – вовсе бросит мастер.
Однако у Кулибина был немалый дар убеждения. Иван Петрович не вел длинных речей, говорил немного и неторопливо. Он верил в себя и умел, не выхваляясь, передать эту веру другим.
Костромин был человек много знавший, умом не обделенный, – значение приборов он понимал. Сомнения же его Кулибин сумел победить. Приезд императрицы отсрочен на год. Довольно времени построить приборы и закончить часы. По слухам же, царица покровительствует просвещению и любит тем пред иноземцами хвалиться. Подношение вместе с диковинными часами ученых приборов умножит славу русского мастерства.
Костромин сдался. Выдал денег на нужные припасы и согласился работу над часами отложить.
Кулибин взял еще одного помощника – Ивана Шерстневского, юношу, весьма способного к механике, ясноглазого и веселого, каким сам был в его годы.
Электрическую машину по образцу иноземной изготовил Кулибин быстро и без большого труда. Опыты электрические были весьма занимательны. Звал Кулибин всех, кто в доме был, говорил, чтобы взялись за руки, словно в хороводе. А крайний держал металлические цепи, соединенные с машиной. И внезапно, когда начинал Кулибин крутить машину, все ощущали как бы удар или укол в ладони, и дрожь пробегала по телу. Были испуг и вопли. А когда испуг проходил, смеялись. С треском пролетали по воздуху голубые искры – как бы малые молнии. Колыхались, словно от ветра, бумажные полоски. Оживали иголки – становились на острие и подпрыгивали, притянутые тайной силой машины.
А микроскоп и телескоп требовали великих трудов. Для телескопа надобно было металлическое зеркало. Подобные зеркала были только английской работы, и в какой пропорции какие металлы сплавлять, английские мастера держали в секрете.
Не считано, сколько проб произвел Кулибин в поисках сплава, твердостью и белизною схожего с английским. Неведомо, сколько опытов произвел он, чтобы найти меру вогнутости и выпуклости телескопических зеркал и потребных для микроскопа стекол.
Медные трубы для телескопа отковал Кулибину знакомый котельник. Шлифовальные машины делал он сам и с немалым трудом искал способ полировать зеркала. Для полировки нашел отличный состав – жженое олово с деревянным маслом.
Вогнутость зеркал, и состав металла, и фасон шлифовальной машины, и способ полировки – все найдено было Кулибиным одной лишь силой разума, необыкновенностью дарования да огромным терпением в опытах. Помощь мог он найти только в поисках меры вогнутости зеркал, читая труды Ломоносова и Вольфианскую физику.
Два телескопа, микроскоп и электрическую машину сработал Кулибин менее чем в год.
Закончив труд, поднялся с Костроминым на холм, и глядели они в телескоп из Нижнего на Бал ахну, за тридцать с лишком верст. Видны были дома, как игрушечные, и людишки с ноготь ростом, а простым глазом ничего было не разглядеть.
Вернувшись в село Подновье и вовсе не дав себе отдыху, Кулибин принялся вновь за часы.
Готов был нарядный корпус – золотое яйцо, затейливо разукрашенное. Готовы были фигуры стражей, ангела, дев, литые из серебра. Оставалось собрать механизмы.
Ночами, после целодневного труда, он бормотал стихи – сочинял торжественную оду Екатерине, стремясь и не надеясь достигнуть совершенства безмерно любимого им поэта Михайлы Ломоносова. Сочинив, положил оду на музыку, подбирая на гуслях пристойный мотив. Ту музыку часы должны были играть в полдень.
