Примерно такое же отстраненное присутствие королевы наблюдалось и во время свадьбы принца Уэльского и принцессы Александры, которая состоялась 5 марта 1863 г.
В течение нескольких месяцев после смерти принца королева пребывала в уверенности, что главной причиной преждевременной кончины мужа стало непомерное бремя государственных дел, которым он отдавал все свои силы, и прежде всего грязная история с принцем Уэльским. Она говорила лорду Харфорду, что принц-консорт был «убит этим ужасным делом в военном лагере Карраг». Чуть позже королева попросила старшую дочь Вики передать ее слова барону Штокмару. «Не должно быть никаких иллюзий, — говорила она, — что именно оно и погубило его... Боже мой, это просто уничтожило его, крест был слишком тяжелым».
В результате всего этого королева не могла смотреть на принца Уэльского без содрогания. Доходило до того, что ей тяжело было даже находиться с ним в одной комнате, а своей старшей дочери она признавалась, что и разговаривать с ним не может. «Он, кажется, еще не знает, что мне известны все подробности его амурных похождений. Наш дорогой папа обещал ему, что не станет рассказывать мне о наиболее неприличных деталях его поведения... Скажи ему (кронпринцу Фридриху, который задал ей несколько неприятных вопросов от имени принца Уэльского), что я постараюсь забыть все неприятности, но не уверена, что у меня это получится».
А лучший друг принца-консорта полковник Фрэнсис Сеймур всячески убеждал королеву, что так называемое моральное падение принца Уэльского на самом деле не более чем «юношеская оплошность, избежать которой не удается практически ни одному молодому человеку», и что маловероятно, будто юный принц именно такой человек. При этом полковник Сеймур добавил, что «врожденная моральная чистоплотность» принца Альберта привела к тому, что он явно преувеличил «моральную неустойчивость» юного принца и отнесся к его поступку с большей серьезностью, чем тот заслуживал. Ведь большинство других людей относятся к подобным грехам юности довольно снисходительно и не делают из этого никакой трагедии.
Однако королеву такие доводы совершенно не убедили, и когда кронпринцесса попросила мать не слишком наседать на сына и признать наконец, что принц Уэльский совсем не похож ни на мать, ни на отца, она с горечью ответила старшей дочери: «Все, что ты говоришь мне о бедном Берти, сущая правда. Разумеется, ты пытаешься защитить своего брата, но если бы видела все то, что видела я за последнее время, если бы твой Фриц так страдал от предательства со стороны сына, терял силы, рвал нервы и медленно умирал день за днем, я сомневаюсь, что тебе удалось бы так спокойно наблюдать за человеком, который и был главной причиной этого горя. Во всяком случае, ты не могла бы общаться с ним без содрогания. Я не могу больше нести этот крест, он убивает меня!»
Неприязнь королевы к старшему сыну усиливалась еще и потому, что будущая женитьба принца Уэльского и радости его семейной жизни постоянно напоминали ей о своей потере, о своем безутешном одиночестве. Она откровенно признавалась старшей дочери, что «перспектива счастливой семейной жизни сына» ранит ее сердце, которое и так уже исстрадалось от одиночества и торя. «Увы, я не так стара, — писала она кронпринцессе, — и все еще способна испытывать теплые и нежные чувства, способна ощущать горячую любовь». Надо сказать, что принц Уэльский делал все возможное, чтобы хоть как-то заделать брешь в отношениях с матерью. Он часто писал ей теплые письма и постоянно напоминал, что полностью разделяет ее скорбь по поводу утраты «самого лучшего отца на свете», однако на королеву это не производило должного впечатления. Взаимоотношения королевы и принца Уэльского ухудшались с каждым днем и наконец стали настолько невыносимыми, что премьер-министр вынужден был просить аудиенцию у королевы и сообщить ей, что страна «обеспокоена столь неподобающими отношениями в королевском семействе». Принц Уэльский так редко бывал дома, что многие научали поговаривать о серьезном конфликте между королевой и старшим сыном. Королева стала возражать и доказывать, что никакого конфликта в ее семье нет и что принц на самом деле «очень хороший, отзывчивый и преисполненный чувства долга сын». Разумеется, она не могла не признать, что он редко бывает дома, но это, по ее словам, «совершенно неизбежно, поскольку Берти просто не может сейчас жить в этом доме».
В письмах к своей старшей дочери королева была более откровенной и часто признавалась, что отношения с сыном стали «просто невыносимыми». Она даже согласилась на то, чтобы он на некоторое время вообще покинул Англию. Его отец хотел, чтобы принц Уэльский завершил свое образование посещением Палестины и других стран Ближнего Востока, и сейчас наступило самое удачное время для осуществления его мечты.
В феврале 1862 г. принц Уэльский в сопровождении генерала Брюса отправился в Венецию, а потом в Вену. «Бедный принц» был очень расстроен, прощаясь с матерью. Кстати сказать, и она тоже. Попрощавшись с королевой, сын ушел, а потом снова вернулся со слезами на глазах. Оказалось, что он воспринял смерть отца намного глубже, чем она предполагала, и очень не хотел покидать мать, прекрасно понимая, что она почти ненавидит его из-за всех прежних ошибок.
«Королева и принц Уэльский, — сообщил лорд Кларендон герцогине Манчестерской незадолго до отъезда принца по поручению короля Леопольда, — еще не наладили нормальных отношений. Более того, все стало намного хуже. И его многочисленные попытки исправить положение оказались тщетными. Между ним и матерью существует стойкая антипатия, устранить которую просто не представляется возможным. Конечно, королева сама виновата в том, что бедный мальчик уже не надеется ни на что и только старается хоть как-то успокоить и утешить мать. Ради этого он готов был отменить свою зарубежную поездку, но королева даже и слышать об этом не захотела. Похоже, она просто желает как можно скорее избавиться от него. Поведение королевы в этих обстоятельствах вряд ли можно назвать полностью разумным, но, впрочем, это наблюдалось и в прошлом. Такое эксцентричное поведение нельзя относить только на счет трагической утраты, но после смерти принца-консорта оно стало слишком болезненным и слишком невыносимым».
Вернувшись из зарубежного турне в июне 1862 г., принц Уэльский с огромным удовлетворением отметил, что мать преодолела в себе ту неприязнь к сыну, которую испытывала после смерти отца. Она действительно была очень рада видеть его снова дома целым и невредимым. Позже она, правда, признала, что поначалу «расстроилась, увидев сына дома», потому что рядом не было его дорогого отца, но потом с радостью заметила, что принц выглядел возмужавшим и здоровым, а самое главное — гораздо более привлекательным, чем прежде. А он даже расплакался, увидев мать. Несколько дней спустя королева не без удовольствия отметила, что принц Уэльский заметно похорошел и что «эта поездка пошла ему на пользу». Иначе говоря, сын превратился в такого хорошего, доброго и покладистого человека, каким она всегда хотела его видеть. Он стал просто другим во всех отношениях и даже к младшим братьям и сестрам относился с большим уважением. Кроме того, королеву очень порадовало то обстоятельство, что сын с огромным сожалением отнесся к сопровождавшему его генералу Брюсу, который заболел тропической лихорадкой на болотистых берегах реки Иордан и умер вскоре после возвращения из поездки в комнатах своей сестры в Сент-Джеймском дворце.
