Простые люди в Англии стали ворчать, что королева предпочитает отсиживаться в своем дворце; кроме этого, поползли слухи, что она давным-давно умерла, а правительство скрывает данный факт от ее подданных. Лорд Торрингтон, один из придворных королевы, жаловался генералу Грею, что «большая опасность» кроется в том, что народ начинает забывать о существовании не только королевы, но и всей монархии. Дескать, «невежественные массы» могут прийти к убеждению, что отныне монархия не имеет никакой ценности. «В Лондоне нет ни единого торговца, — полагал Торрингтон, — кото-рый считал бы для себя опасным, если бы королева не появилась на публике в течение некоторого времени». Однако для простых людей присутствие королевы на публичных мероприятиях означало сохранение традиций и соблюдение общественной безопасности и порядка. Газеты тут же подхватывали все сплетни и усиливали недовольство народа материалами о затворнической жизни королевы. Так, например, газеты «Глоуб» и «Таймс» резко критиковали королеву за то, что она удалилась в свою летнюю резиденцию Балморал, а ее министрам приходилось преодолевать шесть миль, чтобы решить даже самые пустяковые вопросы. Королева просила генерала Грея «подробно сообщать ей о таких статьях, однако потом совершенно забыла об их существовании». А один из депутатов парламента даже потребовал объяснений на этот счет и сделал официальный парламентский запрос насчет того, «намерено ли правительство ее величества, исходя из соображений здоровья правящей королевы, а также ее комфорта и спокойствия, посоветовать ей отречься от престола и передать власть принцу Уэльскому».
Предложение парламентской оппозиции вызвало со стороны королевы весьма характерный для нее протест.
Она считала для себя очень важным, чтобы вопрос «о состоянии ее здоровья» был закрыт «раз и навсегда». Вопрос этот чрезвычайно прост: в весеннее время здоровье и нервная система королевы требуют «краткосрочного» отдыха и свежего горного воздуха для полноценного отдыха. «В противном случае она просто не выдержит напряжения и окончательно сляжет. И если народ не понимает существующего положения дел, она вынуждена будет оставить управление страной и передать все руководство принцу Уэльскому». Нет никаких сомнений, что страна требует присутствия королевы в Лондоне в любой момент времени... но королева не может позволить себе такого удовольствия... Внешний вид королевы обманчив, и никто почему-то не верит в то, как сильно она страдает».
* * *
В марте 1864 г. на ограде Букингемского дворца появился огромный плакат, извещавший прохожих, что «это королевское здание останется в своем нынешнем качестве или будет продано с молотка в зависимости от состояния дел его последней обитательницы».
Той весной королеву все-таки убедили в необходимости личного присутствия на открытии цветочной ярмарки в Королевском саду, а в июне она позволила себе прокатиться в открытой карете от Букингемского дворца до Паддингтона и была чрезвычайно довольна, что простые люди все еще помнят о ней и радостно приветствуют на улицах города. Хотя, конечно, поездка была для нее «очень болезненной», так как напомнила о более счастливом прошлом. За две недели до этой знаменательной поездки она получила письмо от бельгийского короля Леопольда, который настоятельно рекомендовал ей почаще появляться на публике. Прекрасно понимая эффект, который окажут на нее такие действия, он напомнил королеве, что принц Уэльский и его супруга, проживающие сейчас отдельно в прекрасном дворце Мальборо-Хаус с прислугой, количество которой уже перевалило за сотню человек, очень часто появляются на публике и принимают участие практически во всех общественных мероприятиях. Сопровождаемые красочно разодетыми придворными, «они не упускают ни единого случая напомнить о своем существовании и заставить говорить о себе».
Следуя мудрому совету дядюшки не допустить того, чтобы наследник престола и его жена затмили саму королеву, она с удовлетворением отмечала, что люди останавливались на улице, чтобы посмотреть на проезжающую мимо них королеву и поприветствовать ее взмахами рук. При этом многие молодые люди бежали за ее открытой каретой, чего никогда не делали, завидев на улице принца Уэльского и его жену.
Однако когда речь зашла об открытии парламента, королева даже и слушать о том не захотела. На предложение открыть работу парламента в 1864 г. она откровенно заявила премьер-министру, что «об этом не может быть и речи». Она неохотно соглашалась выполнять эту функцию даже тогда, когда рядом был ее «любимый и дорогой муж» — постоянная опора и поддержка в подобных делах. Но даже тогда королева заметно нервничала и беспомощно озиралась по сторонам, а сейчас, когда осталась одна, она просто не выдержит такой нагрузки. Открытие работы очередного состава парламента всегда было для нее тяжким испытанием. Она «ужасно боялась депутатов, страшно переживала перед выступлением и испытывала невыносимую головную боль, причем не только перед Выступлением в парламенте, но и после окончания этой церемонии».
И это была истинная правда. Однажды королева сказала принцу Альберту, что во время публичных выступлений так сильно волнуется и нервничает, словно делает это первый раз в жизни. И леди Литтлтон не раз замечала, что на церемонии открытия работы парламента королева так волнуется, что не может скрыть дрожь. Поэтому сейчас, когда ее дорогого мужа уже нет в живых, ни один ребенок не волнуется так сильно, как королева, появившаяся на публике.
В последнее время королева очень редко бывала на людях, делая все возможное, чтобы избегать подобных ситуаций. Единственным исключением стало ее появление в колледже имени Веллингтона — частном учебном заведении, созданном в память знаменитого герцога Веллингтона. С этим колледжем была тесно связана деятельность покойного принца-консорта, который часто бывал здесь в качестве председателя совета директоров учебных заведений. Кроме того, в колледж был отправлен один из внуков королевы, что само по себе служило доказательством безупречной репутации этого учебного заведения. В остальное же время королева в 1864 г. практически не покидала пределов своих королевских дворцов — Виндзорского, Букингемского и Осборнского. Такая же ситуация сложилась и в следующем, 1865 г. В начале весны королева жаловалась старшей дочери, что ее жизнь по-прежнему лишена радости и смысла, а сама она уже не надеется на лучшее. В письме вдове президента США Авраама Линкольна, убитого в апреле того года, она поведала, что ее сердце «все еще разбито горем утраты любимого мужа», который был «лучом света в ее жизни».
Однако в следующем году королева стала гораздо чаще бывать на публике. Так, например, она посетила Королевскую академию, музей в Южном Кенсингтоне, где с удовольствием посмотрела выставку работ из фарфора, а также зоологический сад. Кроме того, она инспектировала военный парад в Алдершоте и обошла пешком вокруг работного дома в Старом Виндзоре, где с сочувствием наблюдала безрадостную жизнь старых рабочих людей, живущих в ветхих лачугах. А после этого королева побывала в тюрьме Паркхерст, что на острове Уайт, где долго беседовала с заключенными. Одни из них падали перед ней на колени, моля о «пощаде и прощении», а другие, преимущественно католики и ирландские женщины, были настроены весьма агрессивно и создавали впечатление, что «с ними уже ничего нельзя поделать».
