Правда, Джон Браун не осмеливался ссориться с дочерьми королевы, но и они были им крайне недовольны. Так, например, принцесса Алиса жаловалась, что «только ему одному было позволено говорить с королевой на любые темы, а мы, ее дочери, вынуждены были ограничивать себя только тем, что не расстраивало ее, не портило ее настроения или что она сама хотела от нас услышать». Были, правда, и те, кто считал, что королева порой просто-напросто боится своего слуги, в особенности когда тот бывал пьян
[49]
.
Однажды Генри Понсонби обнаружил Джона Брауна в стельку пьяным на диване, в то время как королева ждала его в своей карете, чтобы совершить обычную вечернюю прогулку Не долго думая Понсонби запер Брауна в его комнате, спустился вниз, «погрузил в карету ящик с продуктами» и отправился с королевой, не сказав ей ни слова. «Королева сразу же догадалась, в чем было дело, — вспоминал позже он, — но не придала этому никакого значения. Впрочем, она не обращала на это внимания и в других подобных случаях».
В 1867 г. королеву с большим трудом уговорили принять участие в военном смотре в Гайд-парке, и она согласилась, на этот шаг при том непременном условии, что с ней будет находиться Джон Браун. Министры категорически возражали против участия королевского слуги в столь важном государственном мероприятии. Королева пришла в ярость и заявила министрам, что не позволит, чтобы ей указывали, когда, где и с кем она должна покидать свой дворец, тем более если речь идет о «комфорте и безопасности». К счастью, военный парад был отложен совсем по другой причине и очередного скандала удалось избежать. Одному из своих конюших королева сказала, что было бы глупо предполагать, что ее карета будет подвергнута нападению разъяренной толпы, если она появится та военном смотре в сопровождении «бедного и доброго мистера Брауна». Все негативные чувства, направленные против Брауна, раздувались еще сильнее представителями высших слоев британского общества, которые выражали недовольство тем, что им «так и не удалось вытащить королеву из добровольного затворничества».
Итак, влияние Джона Брауна на королеву продолжалось, а многочисленным посетителям Балморала и Осборна оставалось лишь удивляться его масштабам. Однажды утром один из многочисленных зятьев королевы решил поохотиться в королевских лесных угодьях, но с ужасом обнаружил, что до него там побывал мистер Браун и распугал всю птицу. А другой родственник королевы вспоминал, что в Балморале Джон Браун специально посылал слугу на озеро, чтобы узнать, есть ли там рыба. Если рыба клевала плохо, то он наотрез отказывался идти на рыбалку с королевой, и та вынуждена была рыбачить со своим личным врачом. Его самодовольство и амбиции стали притчей во языцех.
«Когда мэр города Портсмута приехал просить королеву почтить своим присутствием военный парад добровольцев, — отмечал в дневнике Генри Понсонби, — личный секретарь отправил эту просьбу королеве и стал ждать приватного ответа, чтобы в случае отказа как можно более деликатно сообщить его мэру. И пока они сидели в комнате конюших и ждали ответа, в дверь просунулась голова Брауна. «Королева сказала свое однозначное «нет»», — промычал он и захлопнул дверь, не дав себе труда объяснить причину отказа». Примерно так же вел себя Джон Браун и в тех случаях, когда решался вопрос, кому из числа придворных нужно обедать с королевой. Он просто просовывал голову в дверь, бесцеремонно оглядывал присутствующих, а потом говорил: «Все, кто сейчас здесь, будут сегодня обедать с королевой».
Однако наибольшее возмущение придворных вызывало поведение Джона Брауна во время многочисленных шотландских егерских балов-маскарадов. «Какое грубое животное этот Браун, — недовольно проворчал лорд-канцлер. — Конечно, я знаю, что такой бал не может продолжаться без него, но я даже представить себе не мог, чтобы простой слуга настолько грубо обращался с королевой». А камердинер королевы лорд Рибблздейл так описывал один из подобных сумасшедших балов-маскарадов, на котором присутствовала королева:
«Мы были все одеты в шотландскую национальную одежду и отплясывали совершенно фантастический танец под названием «Цветы Эдинбурга». Даже для опытных танцоров исполнение этого сложного танца требует максимальной сосредоточенности и осторожности, если не сказать — здравого ума. Самое главное здесь — быть в нужном месте и в нужное время, что мне удавалось с большим трудом. В какой-то момент меня толкнули в спину, я упал прямо под ноги королевы, а вслед за этим послышался грозный окрик: «Куда ты прешь?!» Это был мистер Браун, который с некоторых пор являлся главным королевским церемониймейстером. После исполнения нескольких каледонских танцев мистер Браун подошел к королеве и спросил: «Ну, что теперь предпочитает танцевать ваше величество?» Вспомнив о большом количестве присутствующих здесь англичан, королева предложила какой-то сельский танец, однако это не получило одобрения Брауна. «Сельский танец!» — недовольно воскликнул он и сердито повернулся на каблуках.
Личный секретарь королевы Генри Понсонби, который вошел в штат придворных в качестве конюшего принца Альберта в 1856 г., как и лорд Рибблздейл, считал все эти шотландские егерские балы-маскарады слишком утомительными и изнуряющими. По мере возможности предпочитал не принимать в них участия, а когда все же вынужден был войти в круг, ограничивался лишь самыми простыми движениями. Что же до охоты на оленей, то он находил этот спорт слишком скучным и часто брал с собой кипу газет и журналов, чтобы убить время, пока королева находится на охоте. А поздно вечером охотники часто устраивали танцы с зажженными факелами вокруг туши убитого на охоте животного, а в остальное время они накачивались виски и пели старинные песни. Еще большее количество виски они выпивали вокруг огромного гранитного памятника принцу Альберту, на котором до сих пор красуется соответствующая духу того времени надпись: «Великому и доброму Альберту от его безутешной вдовы».
Также много виски выпивали слуги и придворные на егерских балах-маскарадах, от которых Понсонби пытался уклониться под любым благовидным предлогом. Чаще всего он ссылался на большое количество срочной работы, однако его отсутствие быстро замечали и комментировали с «некоторым раздражением». Иногда личного секретаря королевы заставляли вернуться на бал, и тогда ему приходилось в качестве наказания танцевать самый трудный танец, а наблюдать за этим было любимым развлечением Джона Брауна.
Королева регулярно посещала эти сумасшедшие балы и получала от них огромное удовольствие. Причем они проводились даже в дни тяжелого траура по принцу Альберту, когда весь королевский двор был лишен привычных радостей жизни. Лишь после смерти великого герцога Гессенского королева приказала отложить бал на несколько дней, сославшись на то, что она не считает этот бал «весельем или развлечением».
