Одна известная леди обратилась к королеве с просьбой разрешить ее дочери собрать материал для статьи о королевской конюшне и тоже получила отказ. «Это ужасная и чрезвычайно опасная женщина, — ответила королева. — Пусть возьмет факты из других газет». Такой же решительный отказ получил даже известный литератор Оскар Уайльд, который просил разрешения переписать некоторые юношеские стихи королевы. «Господи, чего только не придумают эти люди! — возмущалась королева. — Им даже в голову не приходит, что королева не написала за всю свою жизнь ни единой серьезной, смешной или какой бы то ни было другой строчки. Это все результат досужих измышлений или просто мифов»
[54]
. Даже медики однажды обратились к ней с просьбой дать великодушное согласие на то, чтобы новой медицинской школе в Эдинбурге было присвоено ее имя. «Да, — ответила королева, — но только при том непременном условии, если в ней не будет кабинета для вивисекции»
[55]
.
Чтение писем и составление ответов на них отнимало большую часть времени у секретарей королевы, причем писем, приходящих из-за рубежа, было ничуть не меньше, чем внутри страны. Многие из зарубежных посланий вообще не стоили того, чтобы на них отвечать. Одни корреспонденты пытались продать королеве каких-то красных или голубых кошек, другие спрашивали совета у «мадам и дорогой матери», как вернуть сына, который почему-то остался в Индии, и т.д.
Однако бумажная работа составляла лишь часть, хотя и наиболее трудоемкую, обязанностей Генри Понсонби. Он должен был внимательно следить за всеми предписаниями при дворе, за соблюдением всех чинов и титулов и просматривать все петиции и прошения, адресованные непосредственно королеве. Многие из них, не имевшие к ней никакого отношения, он вообще выбрасывал в корзину. Кроме того, личный секретарь часто вмешивался в конфликтные ситуации между отдельными членами королевского семейства и принимал самое непосредственное участие в восстановлении нормального порядка среди придворных. Так, например, он сделал все возможное, чтобы успокоить довольно нервную и неуравновешенную маркизу Эли — вдову, страдающую дефектом речи и вынужденную передавать поручения королевы «таинственным шепотом», который Генри Понсонби не мог разобрать, не напрягая слуха. Она жаловалась, что требования королевы «убивают ее», и обижалась, что ее величество не дала аудиенции ее сыну, потому что якобы невзлюбила его. «Это показывает, — говорил мажордом Томас Биддалф Генри Понсонби, — что у нее совершенно абсурдное отношение к королеве».
Генри Понсонби выполнял роль посредника не только между королевой и ее семьей, но и между королевой и немецким секретарем Германом Залем, который часто просто не понимал особенностей придворного этикета и обижался по пустякам, иногда даже не спускаясь к ужину. Немало конфликтных ситуаций возникало и между врачами, с одной стороны, и остальными придворными — с другой. Так, например, сэр Уильям Дженнер был радикальным тори и часто ругал на чем свет стоит либеральное правительство Гладстона. Подобные взгляды могли удовлетворить королеву, но никак не либерально настроенного Генри Понсонби, который часто вступал в открытый конфликт с врачом королевы, отстаивая свои взгляды. «Он нападает на престарелого лорда — хранителя печати Карлингфорда и совершенно глухого бывшего лорда-канцлера Кернза, — жаловался Понсонби своей жене. — И обвиняет их в том, что они не понимают его. Я припер сера Уильяма Дженнера к стене теми же аргументами, которые часто использует он сам, а в ответ услышал, что ничего подобного он не делал. В конце концов он упрекнул меня в том, что и я его не понимаю, и вообще посоветовал обратиться к специалистам, так как, по его мнению, у меня что-то происходит со слухом».
Несмотря на многочисленные стычки по политическим вопросам, Понсонби ценил Дженнера и считал его прекрасным врачом. Так же примерно он относился и к Джеймсу Риду. Но когда Рид впервые прибыл во дворец, ему сообщили, что поскольку он обычный доктор, то не имеет права есть за одним столом с придворными джентльменами, так как это нарушает традиции, сохраненные королевой. Джеймс Рид молча перенес эту обиду и стал давать собственный ужин, который предпочли посещать многие придворные, уставшие от тоскливой и скучной трапезы за общим столом.
Именно ради таких людей, как Джеймс Рид, Генри Понсонби решил смягчить суровые нравы в королевском дворце и придать придворной жизни больше шарма и веселья. Разумеется, тоскливое течение жизни в Лондоне никогда не было таким тягостным, как в Балморале, который ассоциировался у королевы со счастливыми днями супружества и который терпеть не могли ее министры. Многие гости отмечали, что здесь смертельная скука и невыносимое однообразие.
