Этот акт был воспринят как объявление о начале гражданской войны. Организуемые этими черными бригадами провокации и репрессии против партизан часто по своей жестокости не уступали немецким, хотя и проводились в меньших масштабах. Разумеется, самые массовые акции устрашения осуществляли подразделения СС, вырезавшие целую деревню Санта-Анна ди Стаццема в августе 1944 г. и уничтожившие почти 700 человек между 28 и 30 сентября в Марцаботто, к югу от Болоньи. Однако на счету черных бригад множество подобных, хотя и менее известных актов дикой бесчеловечности. Состоящие зачастую из еще более отъявленных подонков, чем даже самые неуправляемые из партизанских бригад, они действовали исключительно нагло и жестоко, истязая пленников без сожаления, как иногда истязали самих чернорубашечников захватившие их в плен партизаны-коммунисты. Даже когда немцам удалось закрепиться к северу от Флоренции, расположившись на зиму вдоль Готской линии от Римини до Специа, насилие по эту сторону немецкой линии обороны лишь ненамного пошло на убыль.
Муссолини с неизменной мрачной озабоченностью наблюдал за нарастанием жестокости с обеих сторон, иногда давая выход своему гневу, в приступах которого он повторял, что «времена снисходительности миновали». Но несмотря на эти приступы отчаяния и призывы создавать черные бригады еще и еще, он в конце концов был вынужден признать, что единственная надежда для Республики связана с делом примирения. Он дал указание префекту Турина встретиться с генералом Оперта, в прошлом генерал-интендантом IV итальянской армии, а ныне — партизанским лидером, для переговоров по амнистии. Переговоры продолжались какое-то время, но закончились тем, что лишь 57 партизанских офицеров, к тому времени уже арестованных фашистскими властями, приняли предложенные им условия. Паволини, Фариначчи и Буффарини-Гвиди часто сетовали, что Муссолини без всяких на то оснований верит в возможность примирения фашистов с антифашистами. Когда подошло время принимать окончательное решение, дуче отказался утвердить предложенные ими жесткие меры, введение которых и он сам ранее поддерживал. 25 апреля 1944 г. он издал декрет, предусматривавший смертную казнь для всех партизан, арестованных после этой даты, но при этом он гарантировал амнистию всякому, кто готов был сдаться в течение месяца, а затем легко соглашался прощать и в других случаях. Иногда он намеренно демонстрировал свою суровость, но днем позже смягчался и был готов прощать снова. Джованни Дольфин в своем дневнике описал множество случаев, когда дуче вмешивался, чтобы спасти осужденных на смерть. Он был более суров по отношению к известным коммунистам, особенно действовавшим по указке Тито в Венеция-Джулия, и многих из них казнили как предателей, но когда однажды в его руках оказалось письмо с именами лидеров различных запрещенных некоммунистических партий, он свел все дело к нескольким угрозам, которые не были восприняты всерьез и о которых сам он забыл уже на следующий день. Одним из упомянутых в письме был Фарруччио Парри, — лидер левой партии (Partio d ' Azione), о котором неоднократно предупреждал Муссолини министр юстиции. Однако Муссолини отказался отдать приказ об аресте Парри, считая его «честным человеком в душе», и министр в отчаянии сказал Карло Сильвестри: «Сколько раз я делал все, что мог, чтобы спасти его!» «Дуче отказывается спасать себя, — заявил он по другому поводу Фариначчи. — Он может добиться успеха только беспощадностью, а не миротворчеством».
Попытки Муссолини привлечь на свою сторону население Севера путем социализации промышленности не принесли результатов, на которые он рассчитывал. Дуче был уверен, что те законы, посредством которых он намеревался утвердить свою новую политику и решить экономические проблемы Республики, обеспечат ему поддержку рабочих Севера. Когда в начале марта римский Комитет национального освобождения принял решение о проведении всеобщей забастовки на всей территории Социальной республики, он не считал, что это серьезная опасность. Конечно, она не стала той всеобщей забастовкой, которую стремились организовать коммунисты, но в офисе Меццасома должны были признать, что ряд фабрик прекратили работу и 250 000 человек вышли на улицы (коммунисты утверждали, что в забастовке принимает участие более миллиона человек). На требование немцев применить крайние меры против бастующих Муссолини ответил отказом. Ему и без того достаточно итальянцев, сражающихся друг против друга, и увеличивать их число он не собирается
[41]
.
Существование фашистского правительства и разделение Италии создавали угрозу полномасштабной гражданской войны, равно как и возможность столкновения итальянцев друг против друга на фронте. Эта перспектива постоянно держала Муссолини в страхе. Он отмечал на карте движение итальянских частей, сражавшихся с немцами, и постоянно требовал сообщать ему сведения о тех подразделениях, которые Бадольо предоставил союзникам. В Италии против союзников продолжали воевать три итальянских подразделения — батальон Барбариго в районе Анцио, батальон чернорубашечников — против Тито в Хорватии и батальон берсальеров — против партизан на Карсо. Другой батальон берсальеров вел боевые действия против немцев, и Маццолини однажды стал свидетелем того, как Муссолини с удовлетворением прослушал коммюнике по радио Бари, содержание которого свидетельствовало, что дела у них идут хорошо.
«Но это же войска Бадольо! — воскликнул пораженный Маццолини, — они воюют с немцами».
«Они итальянцы и сражаются храбро, вот что главное», — с удовлетворением констатировал Муссолини.
Маццолини наблюдал, что весь остаток этого дня дуче был почти счастлив. Вечером казалось, что он искренне верит во все еще существующую возможность выиграть войну, но через два дня, в полном соответствии с уже сложившимся жизненным циклом, он опять вернулся в состояние депрессии.
Глава одиннадцатая
ПРЕЗИДЕНТ В ГАРНЬЯНО. ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ
Декабрь 1944 г. — апрель 1945 г.
Я ощущаю себя капитаном тонущего корабля: корабль гибнет на моих глазах, а я вцепился в маленький плотик среди бушующих волн, всецело во власти стихии.
В декабре 1944 г. во время непродолжительного визита в Милан, куда он направился вместе с Вольфом и Раном, Муссолини довелось испытать чувство восторга, которое не покидало его несколько дней. Неожиданно для него машину, в которой он следовал по улицам города, окружила толпа, приветствовавшая его столь бурно, что у непосвященного зрителя могло создаться впечатление, будто радость людей вызвана сообщением об окончании войны. Такого рода импровизированные митинги случались и раньше, например жители Гарньяно частенько собирались, чтобы приветствовать его, но никогда еще прием не был столь горячим. Автомобиль медленно продвигался по улицам, и народу становилось все больше и больше. Даже обозреватели, враждебно настроенные по отношению к режиму, вынуждены были признать, что на улицах Милана скопилось не менее 40 тысяч человек. Раздавались возгласы «Дуче, дуче, дуче!»
