По ссохшемуся желудку Плакса пробежали спазмы. Он жалобно застонал и очнулся. Оказывается, прошла ночь, еще одна ночь в лагере.
– Подъем! – вернул его… к смерти истошный вопль.
Перед глазами, как сквозь туман, проступила заиндевелая крыша барака. Надо подниматься… С улицы зэков подстегивал низкий звон рельса.
– Становись! – рявкнул дежурный.
В проходе выстроилась неровная шеренга. И тут и там в ней зияли провалы. До утра сумели дожить не все… «Шестерки», не дожидаясь команды, подхватили носилки, прописавшиеся у выхода, и рысцой протрусили к покойникам. Оставшиеся в живых равнодушными взглядами провожали эту печальную процессию. Некоторые и не смотрели вовсе. Затем в бараке прошелестела вялая перекличка, и поругивающаяся очередь выстроилась к «очку». Многие нужду справляли на ходу, прямо у барака, даже за угол не заходили. Потом завтрак – и снова эта вонючая баланда.
По утрам лагерь напоминал растревоженный муравейник. У бараков выстраивались колонны заключенных. Еще и еще раз проводилась перекличка. Отборный мат сопровождался лаем собак. Начальник лагеря страдал краснобайством. Одетый в теплый тулуп, он клеймил с дощатой трибуны «врагов народа» и «предателей», грозил «стенкой» за невыполнение норм, а потом возвращался в административный барак к теплу и свету. Вслед за ним на трибуну залезал его заместитель – зачитывать список работ. Список был неизменным – лесоповал. Были и блатные места – мастерские, кухня, больничка, но они доставались уркам. Те знали свое дело и на зоне по сравнению с политическими жили в общем-то неплохо. Когда кутерьма заканчивалась, черная колонна, подгоняемая собаками, выползла за ворота. Через час, а то и больше заключенные, едва волоча ноги от усталости, добирались до вырубки. И начиналась работа. Караульные в это время отогревали свои зады у костра.
В этот день Плаксу повезло: он и еще трое политических были назначены костровыми. Костровым полагалось собирать сушняк, разжигать костры и следить за тем, чтобы они не погасли. Почти как в пионерском лагере, но если не справишься – отметелят так, что мало не покажется, а могут и расстрелять, это как будет настроение у охраны. Но у охраны, по крайней мере сегодня, настроение было благодушным.
Спичка в руках Плакса сухо треснула, и подложенный мох нехотя начал разгораться. Можно было ненадолго расслабиться. Сучья в огне уютно потрескивали. Плакс грел над огнем замерзшие руки. Скоро идиллия закончится, и придется снова идти в лес за сушняком.
Время тянулось медленно, хотелось одного – спать. Пусть в бараке, пусть недолго, но спать, спать, спать…
Внезапно сторожевые псы угрожающе зарычали. Плакс присмотрелся и увидел, что по просеке торопливым шагом, почти бегом, к делянке приближаются двое. Начальник лагеря? – удивился он. Вскоре уже и сомнений не осталось – начальник собственной персоной, а за ним его услужливый зам. Такое случалось нечасто, охрана вскочила и схватилась за автоматы, заключенные прервали работу – неожиданное появление начальства ничего хорошего не сулило. Примета верная – жди беды.
Энергично размахивая руками, начальник лагеря что-то прокричал караульным. Один из них резво помчался к костровым.
– Задницу ему, что ли, подпалили? – философски изрек Сергеич.
– Подпалили-то ему, а достанется нам, – мрачно заключил Плакс.
– Похоже, по нашу душу.
Ошибки не было – охранник, бежавший прямо на них, еще издалека закричал:
– Плаксин, ко мне!
– Ну вот, накаркал, прощайте, – с ожесточением произнес Плакс и, утопая в снегу, побрел от костра.
– Ты можешь быстрее, скотина! – взвился охранник.
– Молчать! – вдруг рявкнул на него подоспевший начальник лагеря и неожиданно миролюбиво поторопил: – Давай, Плаксин, поживее. У нас мало времени.
Плакс терялся в догадках. За поворотом их ждали сани. Когда они добрались до них, начальник распорядился:
– Садись! – И даже едва ли не по-дружески хлопнул зэка по плечу.
Но и на этом чудеса не кончались. Когда обескураженный Плакс с трудом уселся, заместитель начальника собственноручно накинул на него тулуп и погнал лошадь. Тщедушное животное поскакало бодренькой рысью, и спустя пятнадцать минут они уже были у ворот лагеря. Часовые проворно распахнули ворота, и сани подкатили к крыльцу административного барака. Плакса заботливо подхватили под руки и провели вовнутрь.
В бараке было шумно. Оглушительно трещал телефон, дежурный испуганно отвечал на звонки, двери кабинетов были открыты. Все говорило о том, что в лагерь неожиданно нагрянула высокая комиссия.
Плакса провели в кабинет начальника лагеря. Там на диване сидели два офицера – симпатичный высокий майор и коренастый капитан, отдаленно напоминающий медведя.
Они с откровенным любопытством разглядывали зэка, за которым пришлось лететь из самой Москвы. Майор невольно поморщился, помещение заполнил кислый запах давно не мытого человеческого тела. По Плаксу прошелся цепкий взгляд. Запавшие щеки, неправдоподобно большие глаза, обведенные темными кругами, клочковатая седая щетина на посиневшем от холода лице… Ничто не напоминало того красавца в модном заграничном костюме с фотографии двухлетней давности.
– Это точно он? – усомнился Крылов.
– Он, он! – засуетился начальник лагеря и прикрикнул: – Плаксин, ты что, язык проглотил!
– Заключенный номер И-2617, статья 58 пункт 1, – начал бубнить Плакс.
Крылов снова взглянул на фотографии и все еще с сомнением сказал:
– Вроде как он…
– Других у нас нет! – высунулся вперед зам.
– А ты что, ему отец родной? – хмыкнул Шевцов.
– Я…
– Заткнулся бы. Не тебя спрашивают!
– Сережа, кончай, время идет. Доставай бумаги! – распорядился Крылов.
Шевцов полез в портфель, вытащил запечатанный пакет и протянул старшему по званию. Под крепкими пальцами Крылова сургучная печать треснула и рассыпалась. Вытащив предписание, он бросил взгляд в нижний угол. Брови его поползли вверх: под текстом стояла подпись самого Берии. Обомлел и начальник лагеря, заглянувший Крылову через плечо: такого за его долгую службу еще не случалось. Крылов внимательно вчитывался в каждое слово. Озабоченность на его лице сменилась тревогой. В наступившей тишине слышалось лишь шуршание бумаги.
Плакс во время этой немой сцены стоял опустив голову. Он хотел есть. В кабинете мучительно пахло настоящим ржаным хлебом. Последний раз он ел его в конце сентября, когда ему удалось сменять шерстяной шарф на жалкую краюху из офицерской столовой.
Крылов дочитал до конца и сунул предписание под нос начальника лагеря:
– Ты понял, майор, мы забираем Плаксина!
– Сережа, да мы его не довезем, – вздохнул Шевцов.
– Действительно, доходяга. Такого и мать родная не узнает, – кивнул Крылов и зло бросил начальнику: – Вы тут совсем, суки, оборзели! Себе-то вон какие морды нажрали!
